Читать «ПУТЕШЕСТВИЕ В БУДУЩЕЕ И ОБРАТНО» онлайн - страница 111

Параноидальное сталинское недоверие к людям и стремление полностью избежать риска, в данном случае хищений, пронизывает все отношение властей к работе почтовых бригад. Мужу и жене запрещают работать в одной бригаде: им, считает начальство, легко сговориться о краже посылок. Наглухо задраиваются окна, чтобы ценные письма не передавались через них наружу, плюс еще и решетки водружаются на окнах, как в арестантских вагонах. Но все эти предохранительные меры, как мне объясняли почтовики, при желании очень легко обойти.

Между тем из-за слабых вентиляторов (экономия!) температура в вагонах летом на южных линиях доходит до 40о и выше. Из-за плохого качества конвертной бумаги при сортировке образуется очень много бумажной пыли, и в результате до 40% почтовиков заболевают туберкулезом легких.

Уже в хрущевские годы в почтовые вагоны стали грузить тяжеловесные посылки — до 40 килограммов, которые раньше шли в багажные вагоны. В итоге на больших станциях приходится перекидывать примерно около трех тонн посылок за 20—30 минут. А в бригадах, не забудем, стали преобладать женщины! По своей основной работе им приходится сортировать около двух тысяч писем в час, плюс огромное количество бюрократической писанины для отчетности. На сон у разъездных сортировщиков стало оставаться по четыре-пять часов в сутки, да и те вразбивку.

И несмотря на все это люди не хотели уходить из вагонов: все тяготы компенсировала атмосфера, да еще возможность иметь отгулы.

В журнале «Москва» сначала испугались печатать повесть, но положение спас Борис Слуцкий, который был связан тогда с редакцией. Кто-то передал ему рукопись повести, она ему очень понравилась, и дело было решено. «Эта повесть — ваша большая удача!» — сказал он мне потом.

Слуцкий в то время, благодаря своему свежему и смелому таланту, атакам сталинистов против него и статьям Эренбурга в его защиту, приобрел большую известность и, следовательно, влияние. Однако несмотря на высокий отзыв Слуцкого, мне пришлось в редакции воевать почти за каждое острое слово. Особенно поразителен был бой, шедший полных два дня, за фразу: «Рабочие все-таки остаются рабочими!». В контексте повести ее смысл состоял в том, что рабочих не удалось разложить или «переродить» и они несут в себе потенциальную опасность для режима. (Теперь признаю, что ошибался, преувеличивал моральную стабильность рабочих и приуменьшал разлагающую силу режима.)

Тогда спор о той фразе дошел до главного редактора, и мне был предъявлен ультиматум: или фраза, или повесть! Пришлось сдаться. Но вслед за «Москвой» повесть решилось печатать издательство «Советский писатель», и туда я эту фразу, конечно, опять всобачил. В издательствах цензура была слабее: книжные тиражи были, как правило, меньше журнальных.