Читать «Портрет художника в щенячестве» онлайн - страница 10

– Дала она тебе эти тридцать шиллингов?

– Это они про твою мать, – сказал я Джеку.

Энни долго говорила что-то тихим голосом, и мы ловили слова. Она сказала «миссис Уильямс», и «автомобиль», и «Джек», и «персики». Она, по-моему, плакала, на последнем слове голос у нее дрогнул и оборвался. Снова скрипнуло кресло под дядей Джимом, – наверно, он стукнул по столу кулаком, и мы услышали, как он заорал:

– Я ей покажу персики. Персики, персики! Много о себе понимает! Персиками брезгует! К черту ее автомобиль, к черту сынка! В грязь нас втоптать хочет!

– Не надо, Джим, не надо, детей разбудишь!

– И разбужу, к черту разбужу, и покажу им, где раки зимуют!

– Джим, Джим, ну Джим!

Дядя Джим сказал:

– Гони ты его взашей, или я сам его выгоню. Пусть колбаской катится к своим трем вонючим домам.

Джек натянул одеяло на голову и рыдал в подушку:

– Не хочу слушать, не хочу, не хочу. Я маме напишу. Она меня заберет.

Я вылез из постели и закрыл дверь. Джек не стал больше со мной разговаривать, и я уснул под шум голосов внизу, он скоро стал глуше.

Дядя Джим с нами не завтракал. Когда мы спустились, башмаки Джека были начищены, курточка зачинена и поглажена. Энни дала Джеку два крутых яйца, а мне одно. Она меня не ругала, когда я стал тянуть чай из блюдца.

После завтрака Джек пошел на почту. Я взял с собой одноглазого колли погонять вместе кроликов в поле наверху, но он только лаял на уток, принес мне рваный башмак с плетня и, виляя хвостом, лег на кроличью нору. Я бросал камешки в покинутый утиный садок, колли ко мне трусил, возвращая палку.

Джек потихоньку спускался в балку – руки в карманах, шапка на одном глазу. Я бросил колли, обнюхивавшего кротовину, и залез на то дерево, на углу поля с нужником. Джек внизу, подо мной, один играл в индейцев, сам продирался сквозь заросли, сам себя находил за деревьями, сам от себя таился в траве. Один раз я ему крикнул, но он притворился, что не слышит. Он играл один, молча, остервенело. Я смотрел, как он стоит – руки в карманах – и раскачивается, как Келли, в грязи на берегу ручья. Сук подо мной надломился, кусты снизу взметнули ко мне зеленые головы, я крикнул: «Падаю!» – но брюки меня спасли, я качался, цеплялся – волшебная, немыслимая минута, – но Джек на меня и не взглянул, и минута прошла. Я бесславно слез на землю.

Под вечер, после молчаливой трапезы, когда Гуилим читал Библию, или сочинял гимны девушкам, или спал у себя в часовне, а Энни пекла хлеб, а я вырезал свистульку на чердаке над конюшней, во двор снова въехал автомобиль.

Джек, в выходном костюмчике, выскочил из дому к своей матери, и я слышал, как он говорил, пока она, подобрав юбки, ступала на булыжники: «А он тебя коровой вонючей обозвал, а мне, сказал, покажет, где раки зимуют, а Гуилим меня в темный сарай затащил и мышей на меня напускал, а Дилан вор, а эта старуха мне всю куртку испортила».

Миссис Уильямс послала шофера за багажом Джека. Энни стояла в дверях, старалась улыбаться и кланяться, поправляла волосы, вытирала руки о передник.