Читать «Шуаны, или Бретань в 1799 году» онлайн - страница 185

— Сними с ноги сабо, — сказала она сыну. — Теперь сунь ногу вот сюда. Так. Навсегда запомни башмак твоего отца, — продолжала она мрачным голосом, — и всякий раз, как будешь обуваться, вспоминай башмак, наполненный его кровью, которую пролили шуаны. Убивай шуанов!..

Голова Барбеты судорожно затряслась, черные волосы рассыпались по плечам, придавая ее лицу зловещее выражение.

— Призываю святого Лавра в свидетели, что я посвящаю тебя синим! Ты будешь солдатом и отомстишь за отца. Убивай, убивай шуанов! И поступай, как я. А-а!!! Они отрубили голову моему хозяину, так я отдам синим голову Молодца!

Одним прыжком она очутилась на постели, достала из тайника мешочек с деньгами, взяла за руку удивленного сына и яростно повлекла его за собою, не дав ему даже времени надеть на ногу сабо; оба быстро пошли к Фужеру и ни разу не обернулись, чтобы взглянуть на хижину, которую покидали. Когда они поднялись на скалы Св. Сульпиция, Барбета помешала пылающие угли в костре, а мальчик помог ей положить на них покрытые инеем зеленые ветки дрока, для того чтобы гуще поднимался дым.

— Пережил он твоего отца, переживет и меня, и того человека, которого зовут Молодцом, — с угрюмой яростью сказала Барбета, указывая сыну на костер.

В ту минуту, когда вдова убитого и ее сын, с окровавленной ногой, смотрели мрачно, с выражением злорадного любопытства, как клубится дым, мадмуазель де Верней не сводила глаз с этой скалы и тщетно пыталась различить на ней условный сигнал, обещанный маркизом. Туман, постепенно усиливаясь, все затянул серой пеленой и скрыл очертания даже ближайших к городу окрестностей. С нежной тревогой смотрела девушка то на скалы, то на крепость, то на дома, похожие в тумане на сгустки еще более темного тумана. Несколько деревьев за окном выделялись на этом синеватом фоне, словно кораллы, которые можно различить в глубине моря, когда оно спокойно. Солнце придавало мглистому небу оттенок старого серебра, и лучи его окрашивали мутно-красным цветом обнаженные ветви деревьев, на которых покачивались последние уцелевшие листья. Но душу Мари волновало сладостное чувство, и она не могла видеть дурных предзнаменований в таком унылом зрелище, столь не соответствующем глубокому счастью, которым она заранее наслаждалась. За последние два дня все ее мысли как-то странно изменились. Резкие, буйные порывы страстей постепенно поддались влиянию той ровной температуры, какою истинная любовь согревает жизнь. Из многих опасных испытаний Мари вынесла наконец уверенность, что она действительно любима, и тогда в ней родилось желание возвратиться к общественным условиям дозволенного, прочного счастья, ибо лишь с отчаяния она вышла из этих рамок. Любовь мимолетная казалась ей теперь убожеством. И к тому же она представила себе, как со дна общества, куда ее бросили несчастья, она вдруг поднимется вновь в те высокие круги, в которые ее ненадолго ввел отец. Тщеславие, подавленное мучительным чередованием то радостных, то тяжелых волнений страсти, снова проснулось в ней и рисовало ей все преимущества высокого положения. Ведь до некоторой степени она была урожденной маркизой, и выйти замуж за Монторана означало для нее возможность жить и действовать в присущей ей среде. Изведав превратности бурной жизни, она лучше, чем любая женщина, могла оценить величие чувств, созидающих семью. Брак, материнство и его заботы были бы для нее не столько обязанностями, сколько отдыхом. Сквозь последнюю разразившуюся бурю она с любовью смотрела на добродетельную и спокойную жизнь, как иной раз женщина, утомленная своей добродетелью, бросает завистливый взгляд на запретную страсть. Добродетель стала для нее новым соблазном.