Читать «Тень от носа (трагифарс)» онлайн - страница 31

Кюре. С вашим-то опытом, мсье… Прощаться. Прощаться и быть искренними, только и всего. Ну, кто начет? (Откашливается.)

Бертильон. (подталкивает локтем Андре, шепотом). Вы у нас самый красноречивый.

Андре. (становясь в изголовье, чуть помявшись). Она напомнила мне одну хрупкую девушку, в которую я был когда-то влюблен. Мы познакомились на школьном спектакле. Мне тогда доверили роль чикагского гангстера — надменного, цедящего слова негодяя, в черной шляпе, черных перчатках и черных очках. Прошу прощения, святой отец… А она играла кассиршу в банке, который я ни с того, ни с сего решил вдруг ограбить. Я подходил к окошку из картона, наклонялся: " Спокойно, — говорил, — крошка! Мы сегодня будет делить бабки, но не с тобой. Ну, будь умницей". А она должна была испуганно, чуть придурковато смотреть на меня сквозь свои кроличьи очки и нести какую-то ахинею: " Да, сэр. Конечно, сэр. Полмиллиона, сэр. Всего полмиллиона. Моя бабушка тоже когда-то мечтала взять банк, но Всевышний, по счастью, призвал ее раньше…" Такие дела… (Озырнувшись.) Аминь!

Андре сменяет Патрисия.

Патрисия. Как сказал Ронсар:

Бессмертен только Бог. К могильному отверстью

Нисходит человек, чтоб искрошиться перстью,

А кто при этом он, мечтатель или тать,-

Могиле все равно, кому приютом стать.

Слесарь. Да, она не отличала оперы от балета. Но я видел цвет ее лица и видел ее шею под траурным крепом. Это, господа, была, несомненно, Флоренция.

Франсуа. Так уж устроено: либо ты носишь свой камень и живешь до ста лет, либо ты не носишь камень — и уходишь в расцвете. Она сделала достойный выбор, она ушла красиво, с челюстями.

Мишель. Она буквально бредила: вернуться на сцену, сыграть в комедии дель - арте… Ну вот, сыграла…

Катрин. Римлянин Кимон был заключен в темницу и обречен на голодную смерть. Но дочь Кимона — Перо спасла отца: она приходила и кормила его грудью… Спи, Перо, спи, твой Кимон — не отец, увы, и не сын — жив. Благодаря тебе — блуднице и мадонне.

Бертильон. Не скрою, мы были поверхностно знакомы с покойной, но я должен сказать (разворачивает бумажку): Дорогая! Скорбь сдавила мне горло, из которого теперь способно вырваться только рыдание. Слезы мои леденеют в очах моих. Волосы мои стали белы, как снег. (Касается ладонью лысины, трет.) Зубы мои… Впрочем, с зубами как-то не задалось… Ладно… Лежи себе спокойно, дорогая, тебе там хорошо, я полагаю.

Кюре. (подходя к окну, снимая последнюю маску и рассеянно глядя во двор). Высокая нота скорби, чистое звучание… Похвально. Видимо, господа, на завтра не стоит откладывать. Вдохновение неповторимо. А с могильщиками я договорился.

Одетта садится на столе. Бертильон, сдвинув маску на

затылок, как сварщик, подскакивает к кюре. Остальные

опасливо приподнимают свои забрала и устраиваются —

кто в кресле, кто на диване.

Бертильон. Святой отец, там дождь.

Кюре. (прочистив горло) Прекрасная примета, мсье, — в дорогу.

Одетта. Его голос!..

Бертильон (оглянувшись и показав Одетте жестом: ложись). Вдобавок поздно.

Кюре (саркастически). Кому?