Читать «Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 4» онлайн - страница 38

Я молчал: Рукоят разжигал мою и без того глубокую неприязнь к тому, ковшастому, как будто не пригодному ни к чему — и в то же время незаменимому. Тому, который должен был быть во что бы то ни стало. Злоба моя искала выхода — в тот же день я перессорился со всеми колесными; к счастью, они укатили в пустыню, я остался с шагающими, так что опять все было хорошо. Под вечер я дал себе зарок хорошенько поддеть вездеходик, как только он появится, — но шагающий экскаватор будто догадался, что я хочу его поддеть, весь день отсиживался в высокой башне, смотрел на мир через Малый Глаз и через Большой Глаз, писал что-то собственными своими самописцами, а потом убрал Малый Глаз и Большой Глаз и начал смотреть на мир сам. И записывать. И что ты там пишешь, если ты ничего не видишь, ведь ты не Малый Глаз и не Большой Глаз и тебе их не одолеть. Нет, пишет, строит из себя Всевидящее, Всезнающее око.

Ох, так бы и поддел его центральной шестерней, сбил с ходуль, послушал, как хрустят микросхемы или транзисторы…

Все-таки я его одолел. Почти. То есть я его, конечно, не трогал, он сам попал в кювет, в такой кювет, из которого ему не выбраться никогда. Здорово он упал в наших глазах, этот вездеходишко, все его попытки переплюнуть нас пошли крахом. В полдень это было, в сильный град, когда небо раскололось пополам и свысока полетели тяжелые ледяные камни, каждый с мою переднюю фару, не меньше. Красивое зрелище, не каждый день и не каждый год увидишь такое, а я и жил-то без году неделю, даже корпус не успел ни разу поцарапать.

Вездеходик снова затащил меня на скалы — он любил эти скалы, видимо, чувствовал себя сильнее меня там, на склонах. Честно скажу, я уже не знал, как избавиться от существа, рывшегося в моем ковше, — он выискивал образцы, проверял что-то своими непонятными манипуляторами, ощупывал неведомыми органами чувств. Кажется, эта машинка совсем забыла свое место — место неумелого изгоя, который только старался казаться универсальной машиной. Или место универсальной машины, которая казалась неумелым изгоем.

Я смотрел на него и не понимал, кто он, и презирал, и боялся его одновременно, не зная, как относиться к нему.

Здесь-то все и произошло: тяжелые градины грянули из самых глубоких туч, как будто в небе что-то разбилось, с хрустом и хрупаньем обрушилось на холмы и пески. Куски льда с глухим стуком рушились и рушились на меня, я понимал, что мой корпус трещит по швам, на нем отпечатываются глубокие вмятины, которые со временем проржавеют, станут грязно-бурыми. Мне было тревожно и радостно — как-никак я переживал боевое крещение, теперь я буду не глуповатым новичком с конвейера, а настоящей боевой машиной. Которая пришла сюда изучать. Исследовать. Правда, я еще не мог свыкнуться с мыслью, что придется опускаться в самые темные глубины, в самые дальние дали — и умереть. И меня немножко утешало, что мы все пришли сюда умереть. Мы все…

Я повернулся к вездеходишке, который плелся за мной, и увидел, что его рядом со мной нет. Нет совсем. Я не мог поверить себе — конечно, градины были большие, но ни одна из них не могла причинить нам вреда. Не тот калибр. Не та сила, чтобы сломить нас, — ковшастый вездеходишко просто не мог погибнуть. Он и не погиб — я посмотрел вдаль и увидел, что он и вправду не погиб, а просто развернулся и на полной скорости устремился к станции, приземистой, круглой крыше, по которой гулко грохотал град. Я думал, что его ждет какая-то работа, — но нет, он просто побежал к станции, забавно подпрыгивая и проваливаясь в песок. Спрятался под крышей, замер в бездействии, — наверное, ждал, пока кончится град. Мало того, что ждал, — еще и заправлялся, попутно поглощая какие-то углеводы, растворенные в воде, какой-то продукт переработки… нефти, что ли… не понимаю.