Читать «У подножия вечности» онлайн - страница 5

Угадав глухой перезвон, встрепенулся воевода: серебро что ль? Не доверил слуху, перекрестился. Быть того не может! С какой стати пошлет князь гривны в глухомань?..

Засопел, поглядывая вполглаза на столичного приятеля. И не утерпел-таки:

– Слышь, Якимыч, – унизив до шепота голос, притулился мало не вплотную.

– Не томи, скажи, что за напасть?

В пляшущем факельном отсверке почудилось городовому: перекосило короткой судорогой лицо давнего дружка.

– Не к ночи бы о том говорить, воевода, – ответил глухо. – Да и без чарки не высказать. А коли коротко… Ведаешь ли град такой, Рязань?

– Как не знать!

– Дак… нет боле такого града на Руси.

Аж качнуло воеводу, будто шестопером оглоушили. Поперхнулся. Сглотнул трудно. Сплюнул на снег. И смолк. Лишь зыркнул на колготню у клети, да так, что, перехватив взгляд хозяйский, собакою зарычал Ондрюха, дернул из-за опояски витую плеть – и забегали холопы шибче…

Так и молчали. В баньке жаркой, в клубах квасного пара, в разгоряченном истомном откровении, сунулся было Микулич с расспросом, а в ответ – смурной взгляд. Отстал – до горницы, до стола; там ждали уж грубые братины, посадским умельцем резанные, до края полные.

Распаренные, свежие уселись на лавки. Со двора сквозь пузырь, затянувший окно, доносилось приглушенное (не помешать бы старшим) пенье дружинников, взвизгивали девки, прижатые, видать, в закоулке, – и снова пенье.

По первому разу выпили, не стукаясь чарами. Изголодавшись по горячему, не щадил боярин заедков – на глазах таяли грудки шанежек творожных, пирогов с брусникою, паренной в меду репы. Изредка заглядывал Ондрюха, самолично затаскивал свежатину. В полумраке тихо светила лампада, выблескивая угол с божницею.

– А все ж, Якимыч, – вымолвил наконец воевода уже требовательно, – что стряслось-то?

Качнулся и пал набок неловко поставленный ковшик, узкая бледная струйка потекла по столешнице.

– Степь пришла, воевода. – Михайло сцепил руки, положил голову, словно невмоготу было удержать. – Степь, да не та, что ранее бывало! Лютое племя, татарове, упало с полуночи на пронские рубежи. Юрий рязанский со всею родней в поле супротив вышел, встал, да не сдюжил. А грудня двадцать первого дня пали стены, и не стало Рязани. Татары же дале пошли, к рубежам володимерским.

Тяжко, истово осенил себя крестным знамением городовой.

– Избави Господь от напасти! Не слыхано, чтобы в зиму степь поднялась…

– То-то, не слыхано! Только не наши сие степняки, чужедальние. И не заступить дороги…

– Много нешто?

– Тьма…

– А князь что?

– А что князь?

Помолчали. Выпили, не закусывая.

– А у меня на Рязани-то свойственник был, – тоскливо вымолвил Борис Микулич. – Да и ты ж его знать должен: боярина Льва сынок. Цел ли?

– Коловрат-то? – Михайло Якимыч согласно кивнул. – Ведаю Евпатья. Добрый молодец. А баснями тешить не стану: никого вживе нет, пуста лежит Рязань…