Читать «Круги на песке» онлайн - страница 70

Феликс Давидович Кривин

3

Ялуторовск. Прошлый век. Затерян в бескрайних просторах, Стоит у слияния рек Уездный сибирский город. Отбывшие каторжный срок, Живут в городке поселенцы: Заходит на огонек К Якушкину князь Оболенский. И долгие споры ведут Матвей Муравьев и Пущин. Им этот печальный приют Как высшая милость отпущен. А годы торопят века, Презревши свою быстротечность, И время течет, как река, Впадая в холодную вечность. Так в небо впадает трава, Доверясь высоким порывам. Бессмертная вечность мертва, А смертное время — живо. Какой нам от вечности толк? Мы смертного времени дети, Впадаем в него, как в Тобол Бурлящие воды Исети. Всей смертною жизнью своей Мы связаны с вечным риском… Ялуторовск. Дом-музей. И улица Декабристов.

ЛЕТО В ДЕКАБРЕ

И в декабре не каждый декабрист. Трещит огонь, и веет летним духом. Вот так сидеть и заоконный свист, Метельный свист ловить привычным ухом. Сидеть и думать, что вокруг зима, Что ветер гнет прохожих, как солому, Поскольку им недостает ума В такую ночь не выходить из дома. Подкинуть дров. Пижаму запахнуть. Лениво ложкой поболтать в стакане. Хлебнуть чайку. В газету заглянуть: Какая там погода в Магадане? И снова слушать заоконный свист. И задремать — до самого рассвета. Ведь в декабре — не каждый декабрист. Трещит огонь. У нас в квартире — лето…

ПУГАЧЕВСКАЯ ДОЧКА

«Казнить так казнить, жаловать так жаловать…»

Слова Пугачева из «Капитанской дочки»

Кто родился в сорочке, Кто и умер ни в чем. Капитанскую дочку Отпустил Пугачев. Здесь поставить бы точку, Только точка — обман: Пугачевскую дочку Не простил капитан. Он, тюремщик свирепый, Надругался над ней. Заточил ее в крепость До скончания дней. Там, где стены темницы Близко-близко сошлись, Как могла поместиться Ее длинная жизнь? В несмышленые годы Все казалось игрой: И тюремные своды, И за дверью конвой, И что трудно согреться, Ложка стынет у рта… И не выйти из детства: Крепко дверь заперта. Но — вину ли, беду ли — Растворила вода. Как отцовские пули, Простучали года. Молодой, беспокойный, Убыстряющий бег, Появился в Кексгольме Девятнадцатый век. И, пришелец невольный, Обреченный на жизнь, Появился в Кексгольме Молодой декабрист. Здесь, где холод и вьюга, Где полярная ночь, Он увидел старуху, Пугачевскую дочь. Он окликнул старуху И спросил об отце. Было пусто и глухо У нее на лице. Видно, силы ослабли, Подкосила беда. Как отцовские сабли, Просвистели года. Жизнь прошла — оттого ли Поумерилась боль? Ей казалось, что воля — Это крепость Кексгольм. Оттого ль, что ограда Была слишком тесна, Ей казалось, что радость — Это та же тоска. Вечный страх леденящий, Вечный каторжный труд. Ей казалось, иначе На земле не живут. И сегодня, и завтра — Холод, мрак и нужда… Как отцовские залпы, Прогремели года. Здесь поставить бы точку, Только точка — обман. Кто родился в сорочке, Тот опять капитан. При царе Николае И при прочих царях Он мордует, карает, Он гноит в крепостях. И невинные — винны, И опять и опять Чьим-то дочке и сыну За отца отвечать. А Кексгольмские стены Погружаются в ночь, Где она, Аграфена, Пугачевская дочь.