Читать «Круги на песке» онлайн - страница 71

Феликс Давидович Кривин

ОТЕЦ ПЕСТЕЛЯ

Отошедши от дел, о которых давно позабыли, Доживает свой век отставной губернатор Сибири. И последний предел с каждым часом видней, ощутимей… Тихо падает снег, занося позабытое имя. Но оно оживает — и снова гремит над Россией, Неподвластно смертям, в новом смысле и блеске, и силе. И ему нипочем, что в безвестном смоленском поместье Доживает свой век человек по фамилии Пестель. Что он может теперь, этот старец, убогий и слабый? И зачем ему эта фамилия звучная — Пестель? А ушедшие годы бредут и бредут по этапу И никак не придут на свое покаянное место. Им шагать и шагать, им звенеть и звенеть кандалами, Попылится за ними людская недолгая память. И — вокруг тишина… Пустота… Ни попутных, ни встречных… Годы сосланы в прошлое. В прошлое — значит, навечно. А ведь были же годы! Таких ты сегодня не сыщешь. Сочинял свои письма крамольный писатель Радищев. И читал эти письма, и слал о них тайные вести Почт-директор столицы со звучной фамилией Пестель. Он, не знавший Радищева, не был его адресатом, Не ему эти письма писал вольнодумец опальный, Но по долгу чиновному сколько он их распечатал — Деловых и интимных, и нежных, и злых, и печальных. Что там пишут теперь? Что читает почтовый директор? Чьи беспечные строки хранятся в архивах секретных? Чья тревога и боль, чьи надежды, мечты и порывы? Что же, что же сегодня хранится в секретных архивах? Тихо падает снег, занося беззащитную память, Беззащитную жизнь, ее небылью ставшие были… А ушедшие годы звенят и звенят кандалами И никак не дойдут до своей покаянной Сибири. Почт-директор столицы, позднее — сибирский наместник, Доживает свой век в одиноком смоленском поместье. Отставной генерал, отставной губернатор, сенатор… Но гремит его имя звучней, чем гремело когда-то. Сыновья, сыновья, вы — наследники нашего дела, Наших добрых имен. Как же вы обращаетесь с ними? Имя Пестеля прежде совсем по-другому гремело, А теперь как гремит оно, Пестеля славное имя? Даже слушать позор. В этом имени — бунт и крамола. Потрясенье основ, пугачевщина в имени этом. Старый Пестель вздыхает: он тоже, конечно, был молод, Но умел уважать и законы страны, и запреты. Сыновья, сыновья, вам доверена правда отцова, Отчего ж, сыновья, от нее отвернули лицо вы? Вам идти б в генералы, в сенаторы, даже в министры, — Отчего же уходите вы, сыновья, в декабристы? Где-то стынет Сибирь, неоглядные дали и шири, Вечный мрак рудников и железа колодного скрежет. Павел Пестель, сынок, не дошел до отцовой Сибири, — Он в начале пути в Петропавловских стенах повешен. Не дошел до Сибири и сверстник его, Грибоедов. А ведь шел он — в Сибирь, хоть об этом, бедняга, не ведал. Сколько их, недошедших, сегодня покоится в мире! Жизнь, увы, коротка, и не каждый дойдет до Сибири. Жизнь, увы, коротка. И с нее ты за это не взыщешь, Не обяжешь ее, не прикажешь ей сделаться длинной. Сорок лет, как скончался крамольный писатель Радищев, И по смерти своей отобравший у Пестеля сына. Страшно мстят мертвецы, и не знают они милосердья. Как они, мертвецы, ухитряются жить после смерти? Время мертвых прошло. Им сегодня никто не позволит Восставать из гробов и живым диктовать свою волю. А ушедшие годы бредут и бредут по этапу, Никому не потребные, всеми забытые годы. Генерала-отца называли сибирским сатрапом, А родной его сын погибает в борьбе за свободу. Имена, имена… Вы рождаетесь мертвыми в мире, В вас вдыхается жизнь нашей мукой и нашей Сибирью. Нашей каторжной правдой и пролитой кровью, и потом, Нашей смертною жизнью и нашей бессмертной работой. Тихо падает снег, тихо жизнь уходящая стынет, Одряхлевшая мысль все трудней облекается в слово. И гремит над Россией казненного Пестеля имя И никто не помянет бесславное имя живого…