Читать «Круги на песке» онлайн - страница 64

Феликс Давидович Кривин

ТОЧКА ЗРЕНИЯ ОБЫВАТЕЛЯ

О горе вашим детям, если вы оставите им свое горькое отцовское наследие.

Мюнцер

Мы не Мюнцеры, не Гусы, не Жижки, На которых вечно валятся шишки. Наша хата не в середке, а с краю, Мы живем и головы не теряем. Не теряем головы, не теряем, Хоть ее у нас легко потерять. Наши диспуты, протесты и споры Укрепляют, а не рушат престолы. Революции в защиту короны Совершаются легко и бескровно. Абсолютно, абсолютно бескровно, Только руки почему-то в крови.

О ДВУХ РЫЦАРЯХ ВЕЛИКОЙ КРЕСТЬЯНСКОЙ ВОЙНЫ

Берлихинген Гёц, если ты и герой, То только — трагедии Гёте. Опущен занавес. Сыграна роль. В полях отдыхает пехота. И повторяется с давних пор Все тот же финал неизменный: Свет в зале. Сыгравший тебя актер Выходит на авансцену. Ему, актеру, и дела нет, Что годы сметает ветер. Четыреста лет. Четыреста лет Тебя уже нет на свете. Но скачет и скачет по всем временам И души потомков греет Тобою преданный Флориан, Неистребимый Гейер. Такой же рыцарь, как был и ты, Такой же опытный воин, — Не предал он, не сбежал в кусты Перед решающим боем. Сумел он голову честно сложить, А ты — разрывался на части, Все время решая, кому служить: Восстанию или власти. Ты, рыцарь, дорогу искал поверней, Боялся удачу прохлопать. Но служат тем, кто сегодня сильней, Не рыцари, а холопы. Берлихинген, Гёц, благородный холоп, Некстати полезший в драку, Когда бы солнце твое ни взошло б, Оно — порождение мрака. Тысячелетья идут на слом, Но подвиг живет не старея. Когда бы время твое ни пришло б, Оно — бесславное время. И ты, Берлихинген, не герой, Не будет тебе постамента. И даже в театре не ты, а другой Стяжает аплодисменты. И время пощады тебе не даст В далекие наши годы. Опущен занавес. Свет погас. В полях отдыхает пехота. Но скачет и скачет по всем временам И души потомков греет Неумирающий Флориан, Неистребимый Гейер.

О КУРФЮРСТЕ ФРИДРИХЕ САКСОНСКОМ, ПРЕСЛЕДОВАВШЕМ МЮНЦЕРА И УМЕРШЕМ С НИМ В ОДИН И ТОТ ЖЕ ГОД

Фридрих Третий, курфюрст, до сих пор непонятно. Как тебе удалось умереть в двадцать пятом. Города и деревни, как свечи, горели В этом смертном году над твоим изголовьем… Бедный Фридрих Саксонский, ты умер в постели В двадцать пятом, когда умирали герои. Умирали в бою, на костре и на плахе, Лишь в последний момент вспоминая о страхе, Чтобы он вместе с ними развеялся прахом, Чтоб в грядущем живые не ведали страха. Мюнцер, Пфейфер и Шен, Рабман, Гербер и Веэ — Неизвестно, кто младше из них, кто старее. Потому что с веками стираются даты, И ровесники эти борцы за свободу Не по году рожденья — по смертному году… Им навеки остался один двадцать пятый. Ты же, Фридрих, имеешь и дату рожденья, И правленья, и прочие громкие даты, — Что же ты умираешь не в честном сраженье В двадцать пятом, когда умирают солдаты? Потому что не знаешь, за что умираешь, Умираешь — лишь опыт чужой повторяешь. Мол, до нас умирали — и мы умираем, Кто-то нас пожалеет, а кто-то заплачет… Вспомни, Фридрих: минуты с веками сверяя. В двадцать пятом году умирали иначе. Умирали в бою, на костре и на плахе, Очень важно, курфюрст, этот опыт усвоить. В нашей жизни, курфюрст, величайшее благо Знать, за что умереть. А иначе — не стоит. Время катится нам навстречу, как могучий морской прибой, И одним ложится на плечи, погребая их под собой, А другим — немногим, немногим, что сумели дать ему бой, — Время робко ложится под ноги, возвышая их над собой.