Читать «Я иду искать... Книга первая. Воля павших» онлайн - страница 117

Гостимир, обосновавшийся у самого носа, при общем одобрительном молчании извлек из промасленного мешка небольшие гусли, игравшие в здешнем мире примерно ту же роль, что гитара — на Земле. Помимо гуслей тут употребляли редкостно пронзительные рожки (в основном — на войне, как понял Олег) и волынки. Сперва Олег, считавший волынку чисто шотландским инструментом, удивился, но потом вспомнил, что, кажется, в учебнике истории правда видел древнерусского музыканта с волынкой. Пока он все это обдумывал — Гостимир обратился к нему:

— Споешь что? Я подыграю.

— Я?! — искренне удивился Олег. — Да ну на фиг…

— Говорила сестра — знатно поешь, — настаивал Гостимир. — Что из неслыханного. Скучно же!

Одобрительные возгласы посыпались со всех сторон. Олег понял, что отбиться не удастся — народ жаждал зрелищ.

— Ладно, спою, спою! — отчаянно махнул он рукой. — Не понравится — за борт не бросайте, я вам еще пригожусь… Ну-ка, сыграй так…

Он тихо пропел, сбиваясь, без слов мелодию одной из песен Высоцкого. Гостимир согласно кивнул и умело подхватил — пальцы так и бегали по струнам на изогнутом лебединым крылом деревянном коробе. Олег улучил мгновение и включился:

Возвращаюся с работы, рашпиль ставлю у стены… Вдруг — в окно порхает кто-то из постели, от жены! Я, конечно, вопрошаю: «Кто такой?!» А она мне отвечает: «Дух святой!» Ох, я встречу того духа! Ох, отмечу его в ухо! Дух — он тоже духу рознь; Коль святой — так Машку брось…

…Может быть, не все в песне было понятно горским мальчишкам, но общий не слишком пристойный смысл они уловили и похохатывали, косясь друг на друга, в нужных местах. А Олег, видя успех, разошелся и хотел спеть еще «Про любовь в средние века», но потом вдруг — неожиданно для самого себя! — задумался на несколько секунд и показал Гостимиру совсем другую мелодию… А сам, помолчав немного, отставил подальше миску и…

Водой наполненные горсти ко рту спешили поднести… Впрок пили воду черногорцы — и жили впрок. До тридцати. А умирать почетно было средь пуль и матовых клинков, И уносить с собой в могилу двух-трех врагов, двух-трех врагов!

…Он не очень-то смотрел по сторонам. Но тишина подсказала ему — выбрал правильную песню. Правильную.

Пока курок в ружье не стерся — стреляли с седел и с колен! И в плен не брали черногорца — он просто не сдавался в плен! А им прожить хотелось до ста — до жизни жадным! — век с лихвой, В краю, где гор и неба вдосталь, и моря — тоже с головой… Шесть сотен тысяч равных порций воды живой в одной горсти. Но проживали черногорцы свой долгий век — до тридцати.

Все смотрели на него. Все слушали. Притихнув, сидели неподвижно, забыв про еду. Слушали те, кому не то что тридцать — кому и двадцать могло уже никогда не исполниться. И Олег, с ужасом поняв это, поняв, что поет для смертников, почувствовал, как на миг сорвался голос — сжало горло.