Читать «Меделень» онлайн - страница 113

«Когда я покидал этот остров»… Дэнуц положил книгу в ящик со сломанными игрушками и прочитанными книгами, кликнул Али и спустился с чердака… Но котомка Ивана, невообразимо широко распахнутая, поглотила и чердак, и остров, и этот миг — с нитями паутины, слезами, пылью, ароматом персиков, веселыми картинками…

Вот почему плечи Дэнуца были низко опущены.

Он спускался по лестнице, чтобы с чердака со старым хламом выйти в осенний сад.

* * *

Второпях не найдя своих галош, Ольгуца надела галоши брата. Они ей были велики. С большим трудом шла она по скользкой грязи.

Когда тебя подгоняет страх и ты не можешь бежать, дорога превращается в сущий кошмар, который давит тебе на грудь и от которого болезненно сжимается сердце.

Закутанная в резиновый плащ с капюшоном, Ольгуца еле-еле продвигалась вперед. Кончиками пальцев ног она удерживала галоши, чтобы не потерять их… проваливалась в лужи… изо всех сил напрягала икры ног, чтобы выдернуть их из грязи.

Можно было подумать, что она толкает железный мяч каменными ногами в морской глуби, запруженной медузами.

Дед Георге молился, стоя на коленях перед иконами.

Вокруг старого человека, который творит молитву, — тишина, словно отзвук далекого хора.

В комнате сильно пахло базиликом. Огонек в красном стаканчике лампады румянил темные лики икон, — так восход зари окрашивает розовым цветом темные стволы деревьев.

Время от времени дед Георге разводил сложенные в молитве ладони, прижимая их к груди, которую сотрясал кашель.

Господь всегда внимал его молитвам, и дед Георге надеялся, что так будет и впредь.

Было вполне естественно, что он кашляет: ведь он был стар.

Было вполне естественно, что он задыхается и что у него покалывает в груди: ведь он был стар.

Было вполне естественно, что ему предстоит страдать, пока он жив, и в скором времени умереть: ведь он был стар.

Все, что было, было естественно, а иначе и быть не могло. Он не роптал, не жаловался и не вздыхал. Деду Георге не хотелось, чтобы именно теперь, у небесного порога, какое-нибудь проклятие — мысленное или произнесенное шепотом — отвратило от него милостивый лик Господа и его всепрощающий слух. Дед Георге молил о снисхождении к чужим грехам: его господа не ходили к причастию и редко переступали порог церкви, воздвигнутой их предками. Но они были добры душой, милосердны и справедливы, хотя и позабыли о доме Господнем и страхе Божием.

— Прости их, Господи, ибо велика милость твоя!

И снова кашель, точно зов к человеческой вечерне.

Господь внял его мольбе. Он молился не за себя. Деду Георге предстояло переселиться туда на глазах у бедных его лошадей, о которых он преданно заботился и которых оберегал, словно сирот.

Он молился за дитя человеческое, чистое, как роса, и прекрасное, как цветок, дитя, с которым ему вскоре предстояло расстаться.

— Барышня наша…

Пусть не тяготеют над ней заблуждения родителей. И пусть жизнь будет добра к ней, пусть минуют ее горести и страдания.

Душа деда Георге простиралась у ног Господних, словно ковер, по которому его барышне надлежало ступать в ее земной жизни, пока не предстанет она перед лицом Господа Бога…