Читать «Двуглавый орел» онлайн - страница 84

— Вы знаете, что обозначает "SP2", лейтенант?” — спросил меня наблюдатель. "Seppultoro per due" — могила для двоих.

— Нет-нет, — возразил со смехом пилот, — это значит "Siamo perduti"— мы пропали!

В тот вечер мы развлекали их за ужином, а на следующее утро помахали на прощание, когда штабной автомобиль увозил их в лагерь для военнопленных.

В конце концов, единственной потерпевшей стороной стал Краличек, чьи отчеты за август оказались испорчены по трем пунктам:

а) еще одна вражеская машина сбита подразделением, в задачи которого это не входит;

б) итальянцев сбил аэроплан, который официально не существовал, так как его уже исключили из документов ремонтной базы, но еще не приняли обратно на баланс эскадрильи 19Ф; и

в) серьезнейшее нарушение из всех — аэроплан сбил офицер, который не относился к боевому лётному составу подразделения.

Как мы узнали позже, Краличек предлагал посадить итальянцев обратно в аэроплан и отправить с эскортом домой, лишь бы не иметь дела с таким административным кошмаром.

Таким образом, дни проходили в праздности, на опаленном солнцем поле в попытках найти хоть какую-то тень, когда горячий, раздражающий ветер с Карсо кружил по земле солому с пылью и раздувал края палаток. Жизнь не баловала нас развлечениями: лишь чтение и игра в карты, а еще прослушивание граммофона лейтенанта Суборича в соседней палатке.

У него был приличный переносной граммофон, который ему купила мать; но к 1916 году пластинок в Австрии не хватало (торговая блокада приостановила ввоз шеллака, из которого они делались, а подходящего заменителя не нашлось), да и музыкальные вкусы лейтенанта были ограничены.

Это было постоянное, невыносимое повторение дуэта "Спорт и только спорт" из неудавшейся оперетты Легара 1914 года или что-то подобное — под названием "Наконец одни", если я правильно помню — с Губертом Маришкой и Мицци Гюнтер, пронзительно кричащей, как курица-несушка.

Бесконечно раздражающая музыка: одна из тех невыносимо навязчивых маршеобразных песен, столь любимых венскими композиторами легкой музыки в 1913-1914 годах, когда по всей Европе распространилась внезапная мода на глубокие вздохи и общую открытую сердечность, затронув даже мрачную, неисправимую старую Австрию. Музыка вернулась много лет спустя (вспоминается мне), как "Свободная и молодая", когда Легар пытался возродить свою старую оперетту, только чтобы вновь увидеть, как она провалилась, заслужив забвение через пару вечеров.

Пластинки в то время изнашивались быстро, но эта словно была сделана из карбида вольфрама: всё играла и играла, пока я не начинал рвать на себе волосы в клочья, стараясь не смотреть на свой пистолет в кобуре, висевший на опорном шесте палатки.

Именно так я и помню лето 1916 года на фронте Изонцо: яркий свет солнца, ворчащий стон ветра и звук авиационных двигателей; беспокойное колыхание парусиновой палатки и Мицци Гюнтер, визгливо поющая "Спорт и только спорт" в сопровождении вездесущего громыхающего оркестра из мощных взрывов на западе.

Кроме дела с захваченным "SP2", единственным примечательным событием тех первых дней августа стало прибытие нового шеф-пилота взамен бедняги Ригера. Он прибыл на служебной машине однажды утром, сразу после завтрака.