Читать «Двуглавый орел» онлайн - страница 59
Джон Биггинс
Я полагаю, для знатоков человеческой деструктивности фронт Изонцо никогда не сможет соперничать с барочным ужасом Вердена или Ипрского выступа: ни Австрия, ни Италия не являлись крупными промышленными державами, так что не могли докатиться до артиллерийской феерии, развернувшейся во Франции, где миллионы снарядов дождем сыпались несколько месяцев подряд, пока холмы не сравняли с землей.
Точно так же две вовлеченные в сражение армии оказались не столь воинственными, как их северные соседи: в то время как немецкий или французский пехотный батальон в 1916 году после потери девяти человек из десяти все еще продолжал сражаться, его итальянский и австро-венгерский эквивалент мог сдаться "всего лишь" после потери семидесяти пяти процентов личного состава. Тем не менее, хотя эти две армии военные историки условно окрестили как "умеренные", они умудрились нанести друг другу страшные потери.
Тогда для императорской и королевской армии итальянский фронт был особенным: единственным, где вплоть до ноября 1918 года войска всех национальностей австро-венгерской монархии (даже этнические итальянцы) с равным энтузиазмом сражались с презренными "итальяшками". С другой стороны, можно с уверенностью сказать, что немецко-австрийские войска отлично сражались на любом фронте. Что касается остальных, то мадьяры с небольшим энтузиазмом будут драться на сербском или румынском фронте против своих национальных врагов, но не проявят интереса стрелять в русских.
Точно так же поляков хлебом не корми, дай подраться с ненавистным московитами, но балканцы их мало заботили. Чешские и славянские полки были ненадежны на большинстве фронтов. Но в Италии все народности сражались если и не превосходно, то, по крайней мере, с энтузиазмом. Сейчас это может звучать немного странно, когда речь идет об энтузиазме в мужчинах, отправляемых на убой.
Но прошу, постарайтесь понять, что мы жили в другом, не столь пытливом мире. Даже в 1916 году те, кто прошел через кадетские корпуса старой монархии, вряд ли могли услышать слово «Италия», чтобы перед глазами не возник образ черного-желтого стяга Австрии, не послышались отголоски рева горнов и марша "Соммакампанья" и мерный топот ботинок на пыльных летних дорогах; Новара и Кустоцца, Мантуя-Пескьера-Верона-Леньяго.
Это была по-прежнему заманчивая перспектива, одна из тех, при которой (вполне естественно) кровавые потери при Мадженто и Сольферино всегда несколько преуменьшались, как и то, что с 1849 года всякая австрийская военная кампания в Италии в конце концов заканчивалась поражением и потерей территории, даже если поле боя оставалось за белыми мундирами.
В те последние дни июля шторм был готов вот-вот разразиться. Отдаленный непрекращающийся гул артиллерии превратился в постоянный устойчивый грохот, от которого дрожал воздух, когда итальянские пушки поливали снарядами наши окопы, от Монте-Саботино вдоль по долине Изонцо до Гёрца, а затем из Монте-Сан-Микеле вокруг западного края плато Карсо к прибрежным болотам Монфальконе.
