Читать «Двуглавый орел» онлайн - страница 118

День рождения кайзера, важная дата австрийского года с незапамятных времён, теперь, кажется, стал неизменным праздником, вроде Рождества или Дня поминовения усопших. Как самый знаменитый сын города Хиршендорф — и к тому же кавалер рыцарского креста Марии Терезии — я, понятно, не мог отказаться. Репортёры "Хиршендорфских новостей" уже приставали ко мне по поводу интервью, и кто-то спрашивал насчёт открытия военной экспозиции. Нам стало казаться, что с таким же успехом мы могли остаться в Вене.

Город, где я родился и вырос, был совсем маленьким — всего лишь увеличенная версия Хайденшафта: типичный австрийский провинциальный городок конца девятнадцатого века с мощеной площадью, большой барочной церковью с куполами в форме луковиц и зданием государственных учреждений в любопытном тяжеловесном неоитальянском стиле, неизменно окрашенным в темно-желтую охру — отличительный цвет всех общественных зданий двуединой монархии.

Как у всех подобных провинциальных городов, его жизнь до войны была неразрывно связана с сельской местностью вокруг. В моем детстве каждый всегда по запаху узнавал, откуда ветер: теплый сладкий аромат солода, когда южный ветер дул с пивоваренного завода; острый, чистый и сильный запах смолы, когда восточный ветер дул с лесопилок; и странный, кисловатый запах навоза с патокой от свеклы, когда западный ветер дул с сахарного завода.

Теперь все изменилось, поскольку приближался третий год войны. Правда, лесопилки еще работали как раньше, даже по три смены в день, чтобы переработать тысячи деревьев, варварски срубленных в силезских лесах для досок и пиломатериалов на постройку крыш землянок и вагонов для боеприпасов.

Что касается свекольного завода, его перепрофилировали под производство артиллерийских снарядов. Токарные станки визжали день и ночь как души проклятых, выпуская оболочки снарядов, которые отвозили к хлипким разросшимся сарюшкам за несколько километров от города, чтобы заполнить взрывчаткой.

Большая часть оставшегося трудоспособного населения города — то есть женщины — теперь работала на заводах по производству боеприпасов, и их легко было отличить по жёлтому как масло цвету лица из-за вдыхания целый день паров тринитротолуола. Заработная плата была хорошей, говорили они, но им платили бумажными и металлическими деньгами, которые с каждой неделей всё больше обесценивались.

Что касается пивоваренного завода, тот по-прежнему работал, более или менее. Но когда-то крепкое и высоко ценимое светлое пиво "Хиршендорфер" с головой оленя на этикетке теперь стало жалким пойлом из-за нехватки ячменя: бледно-соломенного цвета, с пеной как у мыла и едва отличающееся от воды из-под крана, ведь почти весь получаемый при брожении спирт забирался на военные нужды.

Для меня удивительно, что кто-то ещё пил эту дрянь. Но предполагаю, что тогда, в конце лета 1916 года, ничего другого особо и не предлагалось. Резина и медь стали далеким воспоминанием. В прошлом году приходская церковь святого Иоганна Непомука по приказу правительства добровольно пожертвовала свои колокола военной экономике. Теперь было нелегко найти даже кожу для обуви, так что как только довоенная обувь разваливалась, женщины надевали стучащие деревянными подошвами брезентовые чудовища.