Читать «Яма - русский и английский параллельные тексты» онлайн - страница 5

Александр Иванович Куприн

And so without end, day after day, for months and years, they live a strange, incredible life in their public harems, outcast by society, accursed by the family, victims of the social temperament, cloacas for the excess of the city's sensuality, the guardians of the honour of the family- four hundred foolish, lazy, hysterical, barren women. И так без конца, день за днем, месяцы и годы, живут они в своих публичных гаремах странной, неправдоподобной жизнью, выброшенные обществом, проклятые семьей, жертвы общественного темперамента, клоаки для избытка городского сладострастия, оберегательницы семейной чести четыреста глупых, ленивых, истеричных, бесплодных женщин.
Chapter 2 II
Two in the afternoon. Два часа дня.
In the second-rate, two-rouble establishment of Anna Markovna everything is plunged in sleep. Во второстепенном, двухрублевом заведении Анны Марковны все погружено в сон.
The large square parlor with mirrors in gilt frames, with a score of plush chairs placed decorously along the walls, with oleograph pictures of Makovsky's Feast of the Russian Noblemen, and Bathing, with a crystal lustre in the middle, is also sleeping, and in the quiet and semi-darkness it seems unwontedly pensive, austere, strangely sad. Большая квадратная зала с зеркалами в золоченых рамах, с двумя десятками плюшевых стульев, чинно расставленных- вдоль стен, с олеографическими картинами Маковского "Боярский пир" и "Купанье", с хрустальной люстрой посредине - тоже спит и в тишине и полумраке кажется непривычно задумчивой, строгой, странно-печальной.
Yesterday here, as on every evening, lights burned, the most rollicking of music rang out, blue tobacco smoke swirled, men and women careered in couples, shaking their hips and throwing their legs on high. Вчера здесь, как и каждый вечер, горели огни, звенела разудалая музыка, колебался синий табачный, дым, носились, вихляя бедрами и высоко вскидывая ногами вверх, пары мужчин и женщин.
And the entire street shone on the outside with the red lanterns over the street doors and with the light from the windows, and it seethed with people and carriages until morning. И вся улица сияла снаружи красными фонарями над подъездами и светом из окон и кипела до утра людьми и экипажами.
Now the street is empty. Теперь улица пуста.
It is glowing triumphantly and joyously in the glare of the summer sun. Она торжественно и радостно горит в блеске летнего солнца.
But in the parlor all the window curtains are lowered, and for that reason it is dark within, cool, and as peculiarly uninviting as the interiors of empty theatres, riding academies and court buildings usually are in the middle of the day. Но в зале спущены все гардины, и оттого в ней темно, прохладно и так особенно нелюдимо, как бывает среди дня в пустых театрах, манежах и помещениях суда.
The pianoforte glimmers dully with its black, bent, glossy side; the yellow, old, time-eaten, broken, gap-toothed keys glisten faintly. Тускло поблескивает фортепиано своим черным, изогнутым, глянцевитым боком, слабо светятся желтые, старые, изъеденные временем, разбитые, щербатые клавиши.
The stagnant, motionless air still retains yesterday's odour; it smells of perfumes, tobacco, the sour dampness of a large uninhabited room, the perspiration of unclean and unhealthy feminine flesh, face-powder, boracic-thymol soap, and the dust of the yellow mastic with which the parquet floor had been polished yesterday. Застоявшийся, неподвижный воздух еще хранит вчерашний запах; пахнет духами, табаком, кислой сыростью большой нежилой комнаты, потом нездорового и нечистого женского тела, пудрой, борно-тимоловым мылом и пылью от желтой мастики, которой был вчера натерт паркет.