Читать «Юрий Тынянов. Сочинения в трех томах. Том 3» онлайн - страница 266

Пиндар Российский, Державин!

Дай мне парящий восторг! Дай, и вовеки прославлюсь, И моя громкая лира . Знаема будет везде.

Александр призадумался. Еще когда он был в Москве, у родителей, над важностью Державина и грубостью его походя смеялись и дядя и отец. Язык его обветшал, а смелость слишком похожа была на грубость. Все так, сгихи были татарские, дядюшка Василий Львович был, кажется, прав, — но совсем другое была державинская слава. Казалось, все памятники в Царском Селе: розовые и синие камни, искусственные скалы, колонны, торчащие из воды, напоминали о его стихах. И он вспомнил о Малиновском. Директор никогда не говорил с ним о стихах его, — может быть, они ему не нравились или он не желал отличать его от прочих. Суета стихотворцев была светская болезнь, и он не любил ее. Но однажды он стал говорить с ним о словесности русской, — так называл он поэзию, — и вспомнил о Державине. Он широко вдруг улыбнулся. ‘

— Таврило Романыч, — сказал он медленно, с нежностью, растягивая звуки, любуясь простым именем поэта, и Александр поразился, как можно так любить

стихотворцев — этого старика, который так теперь в журналах упал и над которы-м смеялись и дядя и Карамзин.

Нынче старого поэта все вспомнили, как вспомнили старую славу, еще недавно позабытую. Еще сегодня, когда он проходил мимо любимого державинского монумента, чесменского, он подумал о славе этих садов: это была слава не Карамзина, не Батюшкова и не дядюшкина, это была слава тяжеловесная, звонкая, старая — державинская.

Безрифменные песнопения Дельвига ему, впрочем, не понравились. Они вдвоем порешили, что Александру также следует что-нибудь послать в «Вестник Европы», самый большой и самый важный журнал. Они выбрали послание к Кюхле, «Послание к другу-стихотворцу»., Александр переписал его тем почерком, который одобрял Калинин, как почерк без кудрей, нажимов и лишнего полета, и называл почерком публичным, или, иначе говоря, официальным. Подписался он: Александр НКШП. Он послал его в журнал. Редактором «Вестника Европы» был теперь Измайлов, почитатель Карамзина и любитель молодежи. Дельвиг думал, что его не напечатают, а Александра должны напечатать, но ему было весело воображать, как получат журналисты их стихотворения, будут читать, критиковать и проч.

И он и Александр — оба тихо смеялись. Обоим было весело и жутко.

С»

Лицей был нынче республикой, и в республике этой царил беспорядок. Разногласия патрициев, — так они теперь называли профессоров, — их распри и сильные интриги перед лицом министра, причем все приносили* друг на друга приватные доносы, не прекращались. Только старик Будри, да Куницын, да свободный гражданин нелицейского мира — Галич не принимали во всем этом участия. Директора не было, Кошанский хворал, доктор Пешель, расфрантясь и замкнув лазарет, скакал в город — пленять прелестниц. Фролов приглашал теперь к обеду. То же стали делать Галич и другие. Сойдясь в комнате эконома, где останавливался 424 .