Читать «Юрий Тынянов. Сочинения в трех томах. Том 3» онлайн - страница 216

— Навалились, — сказал Малиновский и побледнел, — все навалились, — слышно, идут уже без остановок. Если так далее пойдет — через месяц нам нужно будет отсюда уходить; место — Ревель. Об этом никто не знает и знать не должен. Вам нужно приготовиться.

Он сказал, что не хочет везти весь лицей в Ревель; кой-кто не захочет, и слава богу. Гауеншилду, например, нельзя из Петербурга отлучиться; тем лучше. Он предвидит, что добрая часть профессоров не поедет. Тогда Куницын принаймет профессоров, а главная надежда на него самого. Вообще в его руки, и только в его, передает он это училище, которому так не повезло счастье с первых же шагов. По словам Малиновского выходило, что сам он не собирается ехать.

— Я не поеду, — подтвердил Малиновский, — не желаю, мне поздно, я устал.

— Без вас они от рук отобьются в изгнании, а я с ними не слажу.

Малиновский походил по комнате.

— От брата есть ли вести, что Тургенева намерения? — спросил он.

Брат Куницына уже с месяц как выступил в поход и не слал вестей; Николай Тургенев, геттингенец, зимою еще прибывший в Москву, теперь жил в Петербурге и был в тоске: попеременно то ужасался, то опять обращался к надежде и не знал, что с собою делать. Куницын с ним ежедневно виделся. Он плакался, что лица, на которых печать рабства, грубости и пьянства, непросвещение высшего сословия, суровая зима, сменившаяся жарким летом, делают невозможной жизнь в отечестве, но как выбраться — не знал. В последнее время он сильно приободрился, и надежду внушали ему действия Витгенштейна.

Малиновский усмехнулся.

— В Ревель или в Або, куда случится, поедут с вами все дядьки наши, — сказал Малиновский. — Питомцы наши вместе с ними начинали здесь бытие свое, вместе с ними и продолжат. Сергей Гавриловичу, — сказал он о Чирикове, — я уж дал наказ — все грубости со служителями заносить в журнал поведения. Намедни Дан-зас ругал Матвея и гнался за экономом — трепать его. Я прошу, обращать на это сугубое внимание. Заносчивость, запальчивость, а купно и низкость с раболеп-ствием, — все от воспитания, житья и обхождения с рабами. Готовые жертвы гнева, и сами к тому привыкли. Подчиненному иностранцу никогда не посмеют того сказать, что своему, потому что свой — раб. А брат его или земляк — секретарь. Так гибнет везде достоинство русское. Я не для того с вами говорю об этом, что вы этого не видели или не знаете, напротив; но скоро это вам придется исправлять на деле, как нынче мне.

Подверженный всем слабостям, директор говорил на сей раз твердо.

— Вы пожарища не видали, — спросил он Куницына, — военного, ветром распространенного? Когда города пожигаются? А я видел. Поле, поле довременное, — и на нем почернелые трубы — вот дом, вот семья, родня. И теперь уже трубы российские торчат! И чтоб не лишить малых сих в изгнании, как сказали вы, самой мысли о доме, нужно будет вам опекать все затеи их — журналы, песни, даже самые куплеты, безделицы, для того что не годится в этом возрасте терять свой дом.