Читать «Юрий Тынянов. Сочинения в трех томах. Том 3» онлайн - страница 131

Тут он поднял глаза. Мать сидела с багровым лицом и плечами, налившимися кровью, и смотрела на него исподлобья, опустив голову на грудь. Она тяжело дышала, У нее было хорошо знакомое ему выражение: жадности, нерешительности и страха перед ним.

Она ответила ему, задыхаясь, что кавалер Глинка известен ей с самой лучшей стороны, учен и скромен, но она не находит возможным прервать воспитание великих князей, ею начатое.

Через несколько минут императора не было в Павловском.

Лицей, который был основан для пребывания и обучения в нем великих князей, должен был открыться, хотя великие князья оставались по-прежнему при императрице,

В январе 1811 года было обнародовано постановление об учреждении лицея, .

Как в Москву везли, девиц на ярмарку невест, так в Петербург стали возить сыновей для воспитания.

Время менялось. Отцы вдруг поняли, что птенцов без этого петербургского воспитания затрут, забудут, обойдут; их стало невозможно и даже опасно держать при себе, как некогда недорослей. Без образования карьера не давалась; при этом было для всех неясно, а для многих и неважно, что будут изучать сыновья. Только некоторые застарелые вельможи воспитывали сыновей по-прежнему на свой манер, за границей.

Постановление о лицее внезапно возбудило надежды и честолюбие родителей.

В особенности были заняты этой мыслью отцы, карьера которых не удалась или прервалась.

Сын голштинского капитана, впавшего в ничтожество сразу после падения Петра Третьего и добравшийся отлично-благородной службой до звания плац-майора; коллежский асессор; томский губернатор из духовных; князь-рюрикович, родовые поместья которого пошли с молотка еще до его рождения; бывший директор Павловского, которого Павел приблизил к себе накануне дня смерти и потому не успевший возвыситься, — все хлопотали о принятии сыновей в новое училище. По горькому опыту все знали, что необходимо покровительство и без сильной руки ничего не добьешься. Родство и связи обновлялись.

ГЛАВА ВТОРА Я

1

Едва проснувшись, он в одном белье подбежал к окну. Черный глубокий канал лежал внизу, в каменном гладком русле. Кругом был камень и стены. Друзья наняли для Василия Львовича три комнатки, довольно мрачные, в Демутовой гостинице, на Мойке. В комнате побольше спал теперь дядя, рядом была комната Александра, а сзади темная клетушка с перегородкою, там помещалась Аннушка; за перегородкою же повар Блэз с камердинером. Кровати были тяжелые, оконные завесы плотные.

Напившись чаю в боковушке у Аннушки, он устремился на улицу и уже не слышал ее напутствия:

— Не заблудитесь, батюшка Александр Сергеич, Дядя еще спал. По коридору сновали горничные девушки, одни простоволосые, другие принаряженные, в чепцах, и сонные слуги; дом был битком набит.

Он спустился на каменные плиты набережной, не зная названия улиц, за исключением Мойки, где они остановились. . Вид незнакомого города поразил его. Ничто не напоминало Москвы. Не было широких бульваров, ни усадеб, прячущихся в зелени, ни переулков, где цвела сирень весною, ни ворот, которые придавали московским улицам вид проходных и проезжих дворов, пи церквей больших и малых, где у завалинок толпилась московская нищета в рваных телогреях. Две-три латын-ские церкви попались ему на бесконечной улице, более похожие на обыкновенные дома, чем на церкви. Это был Невский проспект, о котором говорил Сергей Львович. Стражи с блестящими топориками прохаживались. Он свернул, прошел один по какой-то правильной площади и увидел пустынную реку — как и канал, в гранитном русле. Он пошел па набережной, великолепной и молчаливой в этот час, все дальше и дальше, и наконец перешел мост; пошли низкие домики. Самая беднота была здесь, казалось, другая — страшнее и явственней, чем в Москве. В изодранном рубище стоял у моста человек, и тело виднелось сквозь дыры его посконной дерюги. Худые ноги были босы, лицо равнодушно. "