Читать «Юные» онлайн - страница 3

– Но, позвольте! – прерывает, всплеснув руками, alma mater когда же вы, в таком случае, учитесь?

– Уж этого мы и сами не знаем, премудрая, а только согласись сама: ведь экзамены-то мы сдаём хорошо!..

– Да, не спорю, но… но эта беспрерывная толчея и пестрота добычи трудового куска хлеба должна отвратительно влиять на вашу нравственность!

– О, конечно, дорогая alma mater! Должна – и несомненно повлияла бы, имей мы время и силы терять нравственность. Недоедание ожесточает человека, конкуренция делает неразборчивым в выборе средств. И, если иные умные люди воздыхают, бия себя кулаками в перси, о сухой практичности современной молодёжи, о беспредельном и холодном эгоизме, который так антипатично сказывается во многих юных и начинающих карьеру деятелях, только что сорвавшихся с университетской скамьи; если воздыхания умных людей не вовсе несправедливы; если, действительно, попадаются такие уроды в нашей семье, – прости нас, alma mater! не мы виноваты, что они завелись в нашей среде.

– Не вы?! А кто же, по-вашему? уж не я ли, чего доброго?! – восклицает сконфуженная alma mater, – вы скажете! от вас того и жди!

– Конечно, ты, alma mater. То есть не ты, собственно, а общество, которому поставщицею света и добра ты служишь, и под опекою которого ты зато находишься. Ты хочешь, чтобы мы выходили в общество, полные сил и восторга, кипящие мечтами, сверкающие идеями, чтобы мы слагались в дружную, убеждённую рать на защиту культуры, на пользу брату-человеку, в помощь идеалам взаимолюбия всех людей – лучшим идеалам, какие когда либо прозвучали с неба на землю… Хочешь – и мы хотим. Но зачем же – в возрасте, когда сердце восковое, когда из души, как из теста, лепи, что задумал, а быстро и остро слагающийся ум жадно ловит в себя окружающие явления, глубоко запечатлевает их и сам отливается по их формам – зачем оставляешь ты нас по четыре года, по пяти лет в омуте безоглядной и беспощадной борьбы за существование? Зачем, с такою преждевременною осязательностью, стараешься научить нас, что теория, читаемая с твоих прекрасных кафедр, – это одно, а практика жизни, мятущейся и стонущей вокруг, совсем, совсем другое? Что благоволение и прекраснодушие первой – для избранных счастливцев, а тиски второй – для горемык, как мм… для меня, моего соседа, Сидорова, Петрова, Карпова, пятого-десятого, для всей нашей голодной и холодной, не имущей, на что учиться, толпы? Твой светоч засверкал пред нами, озаряя громадно несущуюся жизнь… Неопытные глаза наши отверзлись… Видим. Да! Старый мудрец прав: homo homini lupus es, и кругом – житейские волки. Бедные, линялые, ощипанные, поджарые волки, с втянутыми от голодухи животами, с отчаянием состязающиеся за десяток обглоданных костей, брошенных на снежном пустыре. И волки бросаются на нас, и мы отбиваемся от волков, и кипит дикая свалка, – кому же, наконец, удастся ухватить и поглотить злополучные кости? Тогда ты кричишь нам, возмущённая, слова правды и гуманности: Постойте! Опомнитесь! Что вы делаете, несчастные? Мои ли вы ученики? Или вы забыли мои заветы? Нельзя вам выть с волками по-волчьи! Нельзя вам унижаться до волков, – ваше дело – волков возвысить до себя! Придите ко мне, и я научу вас, на каких началах должна свершиться волчиная цивилизация… И мы внемлем твоему голосу, и послушествуем твоим советам, но, покуда внемлем и послушествуем, житейские волки кусают нас за ноги, обгрызают нам ляжки, выедают нам живот. Alma mater! Не все же спартанцы! И диво ли, что иной, духом послабее, а телом почувствительнее, не стерпев муки и боли, машет на тебя рукою и восклицает: