Читать «Южнее, чем прежде (Повести, рассказы)» онлайн - страница 66

Я помню, как проснулся от скрипа примерзшей двери и увидел влезающего боком Шуру.

Шура постоял, посмотрел, потом набрал с печки на руки несколько тяжелых извилистых чурбанов, вынес их во двор и стал колоть, раздирая их с треском и бросая поленья в дверь.

Мы уже проснулись и сидели, потирая лица, бессмысленно глядя на весь этот кошмар в комнате.

Было холодно, кисло пахло золой и окурками.

Вернулся Шура, с грохотом опустил на жестянку перед печью поленья. Стал искать спички.

Напихал в печку бумаги, щепок и стал раздувать огонь, преувеличенно, профессионально морщась.

Из тяжелых шерстяных носков, висящих над печкой, повалил пар, но все же стало получше, потеплее.

Я сидел на нарах, думая, что теперь-то уже точно надо снова завалиться спать.

Шура поднял свой рюкзак, распустил горлышко и высыпал на стол картошки, вымытой, но не очищенной.

Вылез одной рукой в форточку, сдвинул под окном наст, зачерпнул котелком чистого снега.

Потом, сдвинув прутиком тяжелые чугунные круги, поставил котелок на огонь.

Когда вода забурлила, Шура стал плюхать туда картошку, по одной.

Потом он кулаком разбивал на плите соляные комья и солил воду.

Схватил рукавицами котелок, слил кипяток прямо на пол, потом скомкал со стола бумажки, окурки и бросил в огонь, постелил свежую газету и высыпал на нее картошку.

Сдирая полосками шкурку, макали картошку в соль и, обжигаясь, ели.

Потом, уровняв свое дыхание с морозным, острым воздухом, мы у самого порога избушки становились на лыжи, натягивали перчатки и, оттолкнувшись палками, скользили вниз, все быстрее, через осыпавшие снегом кусты, — кто на тяжелых слаломных лыжах, а кто на маленьком жестком сиденье деревянного джека, прыгающего на своем единственном полозе, подбитом жестью.

И опять лезли наверх, задыхающиеся, с красными мокрыми лицами, переступая елочкой или волоча за собой джек, и съезжали снова.

Наконец, входили все вместе в теплую избушку, внося запах мороза, и начинали снимать доспехи, вешать сверкающие снегом шерстяные носки на веревку и стягивать многочисленные свитера через ясную, горящую щеками, взлохмаченную голову.

Вечером, надев пальто и кепки, хрустя снегом, в морозной темноте, среди высоких белых елей, мы шли по гостям.

Обычно, когда мы приходили, там бывало уже полно. В такие, гостевые в этот вечер избушки, народу набивалось очень много. Тут были люди из самых разных институтов. И не скажу, что всех, но большинство своих теперешних знакомых я встретил впервые именно в этих избушках по вечерам.

Там было хорошо: ты падал на полати, и вот уже чьи-то ноги — хорошо, если женские, — уже лежали у тебя на животе, откуда-то тебе передавали на донышке портвейна «три семерки», и тип в ковбойке и пестрой косынке на шее, выложив ноги вверх по стене и примостив на груди гитару, начинал одну из тех бесчисленных песен, которые так трудно переносить в электричке, если только не поёшь их сам.

Уже поздней ночью мы шли обратно, со скрипом открывали примерзшую дверь, входили в еще теплую от печки комнату, раздевались при свете свечи, натягивали длинные ночные рубашки в цветочек и, задув свечу, ложились.