Читать «Элегия Михаила Таля» онлайн - страница 111

ИЗ БЕСЕДЫ ЕВГЕНИЯ ГИКА С МИХАИЛОМ ТАЛЕМ

Е.Г.: Вы никогда не жалели, что отдали шахматам жизнь?

ТАЛЬ: Шахматы - это мой мир. Не дом, не крепость, в которой я укрываюсь от жизненных тревог, а именно мир. Мир, в котором

многими нитями с другими мирами. Большинство моих друзей не являются гроссмейстерами и вряд ли ими станут. И с каждым из них у меня есть общий язык. Только мои иные увлечения - театр, литература, музыка никогда не конкурируют с шахматами, а уступают им дорогу. Вот почему, несмотря на поражения, неудачи, удары судьбы, я не жалею об иных перспективах, о неосуществленных возможностях. Я просто люблю играть в шахматы.

Е.Г.: Как Вы понимаете красоту шахмат?

ТАЛЬ: Для многих мастеров шахматная красота заключается в торжестве логики. Прекрасная партия, по их мнению, - это великолепное классическое здание с безупречными пропорциями, в котором каждый элемент, каждый кирпичик стоит на своем месте. И хотя мне тоже приятно брать верх в таких, чисто позиционных поединках, меня больше привлекает триумф алогичной иррациональности. На доске ведется яростная борьба, подчиненная глубокой идее, все продумано до мелочей, планы осуществляются строго в срок, а исход сражения решает ход конем в угол доски, не имеющий ничего общего

У Миши была еще одна особенность. При всей скромности. при всем нежелании обращать на себя внимание он был абсолютно раскованным и свободным человеком. Он часто повторял: “Общественное мнение - это мнение общества, которое оно должно иметь при себе”. Когда мы жили в Риге

и наслаждались обрушившимся на нас счастьем, он нередко позволял себе весьма эпатажные выходки. Шел, допустим, турнир. На сцене игрались партии. В зале тишина. И вдруг он замечал меня... Мгновенно перескакивал за ограждение, бежал ко мне и начинал при всех целовать. Мишину маму его озорство приводило в ужас. “Что вы себе позволяете на людях?!” — изумлялась она. А Миша говорил: “Мурочка! На людях неудобно целовать чужую жену, а свою — очень даже удобно! Пусть все видят и завидуют!”

Как-то он позвонил мне в Антверпен и стал уговаривать вернуться в Союз. Чтобы быть рядом с ним.

’’Мишенька, не говори глупости, ты, наверное, пьян”, -сказала я. “Я тебе завтра все повторю в трезвом виде!” - ответил он...

На следующий день он не позвонил...

После того, как Миша женился на Геле, меня перестали волновать его увлечения. Я могла что-то слышать, но меня это не уязвляло. Однажды я позвонила Геле. Они с Жанночкой жили тогда в Германии в доме Мишиного друга. Спросила: “Как там Миша один без вас справляется со своими болячками?” И вдруг Геля мне говорит: “Не волнуйся. Он не один... Он выдает ее за своего секретаря”. Честно говоря, для меня и по сей день то Мишино увлечение остается загадкой. Я не знаю женщину, о которой шла речь, и не хочу говорить о ней плохого. Хотя мне рассказывали, что буквально все были в шоке от этой связи. Однако, что правда, то правда: любую свою даже кратковременную пассию Миша всегда возводил на пьедестал и впоследствии никогда не говорил о ней ни единого дурного слова. Когда я как-то у него спросила, как он может позволить себе держать рядом женщину, о которой что только не говорят, он ответил: “Саська, ты же знаешь, что больше всего в женщинах я люблю доброту. А она очень и очень добрая”.