Читать «Экономические эксперименты. Полные хроники» онлайн - страница 40

Михаил Залманович Румер-Зараев

Пахали сохой, жали серпом, молотили деревянным цепом. Только у самых зажиточных крестьян перед революцией начали появляться более современные сельхозорудия. Урожаи были низкие. Синдровцы сеяли больше всего озимую рожь – культуру, столь близкую сердцу бунинского Лукьяна Степанова, цитированного мною выше: «Как сеяли деды-прадеды ржицу, так и нам бог велел. Они только ее, матушку, знали, а цигарки из трехрублевок вертели». Но синдровцы, хотя и придерживались дедовских традиций в земледелии, богатеть не спешили. Рожь давала с десятины 12 пудов, около двух центнеров зерна. Если взять самую низкую современную норму высева ржи – несколько больше центнера, то это получается сам-два. Где уж тут богатеть! Лоховцы же хозяйствовали более эффективно: занимая поля также в основном озимой рожью, собирали по четыре-семь центнеров зерновых с гектара.

Земли остро не хватало. Если в 1864 году на едока в Синдрово ее приходилось 3,5 десятины, то в 1911 году – вдвое меньше, 1,7 десятины. Точно то же самое происходило в Лохе. Там население с 1835 по 1903 год увеличилось вдвое, и, стало быть, пашня на душу населения сократилась также вдвое. Как тут не бунтовать, не жечь помещичье имение, которое со своими сотнями десятин словно заноза в мужицком сердце.

Тем не менее имущественное неравенство среди крестьян обоих сел было разительное, но зависело оно от состава семьи: чем многолюднее двор, чем больше в нем рабочих рук, особенно мужских, тем больше у него земли и скота. В Синдрово большинство семей из трех человек не имели земельного надела и лошадей. Семья в пять человек уже обладала девятью десятинами земли и нередко имела лошадь. А двор, где жили девять-десять человек, имел от двенадцати до двадцати десятин и две лошади.

То же самое в Лохе. Анализ переписных листов показывал, что к малоимущим семьям относились молодые пары с малолетними детьми, стариковские пары, одинокие вдовы и вдовцы, а самые богатые землей и скотом семьи состояли из восьми-двенадцати человек.

Казалось бы, при таком расслоении село должны были сотрясать зависть и социальные раздоры. Но этого не происходило, так как каждый понимал: достаток заработан тяжким семейным трудом. «Богатство должно быть заработано честным трудом, на людях, чтобы люди знали, откуда у тебя деньги и сколько их», – говорила в ходе социологического опроса, проведенного в начале девяностых годов прошлого века, старая жительница Лоха. А другая, работавшая у богатого крестьянина, добавляла, рассказывая о своем хозяине: «Он как уйдет на неделю в степь ночевать, так и не приходит. У него гольная соль была на рубашке. Как кринолин жесткая. Все соль съедала».

Более того, по свидетельству старожилов трудолюбивый бедняк мог выбиться в середняки. В начале двадцатого века цены на сельскохозяйственные работы в селе и уезде были таковы, что за полевой сезон поденщик был в состоянии заработать на покупку коровы или лошади, обеспечить себя хлебом до нового урожая и, перейдя на свой надел, который он до поры до времени, пока у него нет своей тягловой силы, мог сдать в аренду, начинать самостоятельно хозяйствовать.