Читать «Чур, мой дым!» онлайн - страница 57

Я не рассердился. «Он очень торопится, — успокоил я себя. — Надо подойти к тем, кто сидит. Нужно идти на вокзал».

Стало уже темно и прохладно. Когда я сошел по ступенькам с высокого деревянного перрона, людей и деревья около вокзала можно было различать только по очертаниям. Бледно светились редкие огоньки папирос, вздыхали и посвистывали паровозы, прогрохотала телега по булыжнику.

Над входом в зал ожидания горела тусклая лампочка. Я с трудом открыл массивную дверь, вошел в сумрачное и душное помещение. На деревянных скамьях сидели и лежали женщины, старики, дети. Всюду громоздились тюки, корзины, чемоданы.

Я прошелся между рядами скамеек, украдкой осматривая лица. Чем дольше я искал нужного мне человека, тем все меньше оставалось у меня храбрости, решимости, — глаза у людей были безразличные, утомленные, сонные, а некоторые посматривали на меня с подозрением. Но вот я увидел сухую усталую женщину в пестром платье, а с нею мальчика, поменьше меня. Женщина сидела на тугом мешке. У ее ног стояли две корзины, аккуратно прикрытые тряпками. Мальчик нехотя грыз морковку, сонно разглядывая зал. Лицо женщины мне показалось простодушным и жалостливым, оно даже напомнило мне лицо моей матери. Я подошел к ней поближе, остановился невдалеке, желая привлечь ее взгляд своим взглядом, но не мог оторвать глаз от морковки и от рта мальчишки, так нехотя жующего свою вкусную еду. Женщина обратила на меня внимание, и сейчас же нужно было подойти к ней, но я все стоял и смотрел на морковку и очнулся, даже вздрогнул, только когда услышал окрик:

— Чего глазеешь? Шагай, шагай! Шляетесь тут. В милицию бы вас всех!

Я сжался, быстро пошел дальше к коридору, который привел меня в другое помещение. Там тоже сидели люди, но их было меньше. На полу валялся мусор, окурки, пахло уборной. Мне уже не хотелось подойти к кому-нибудь, я снова озлобился и еще острее почувствовал свое одиночество.

В углу комнаты стояла круглая печка, между нею и стеной была узкая щель. Я решил спрятаться туда, чтобы переночевать. Прижался щекой к ребристой жести и задремал. Когда приходили милиционеры, я выбирался из своего укрытия, подсаживался к какому-нибудь мужчине или старику. Один старик, бородатый и немощный, спросил меня:

— Болтаешься?

— Нет, встречаю отца.

Старик развернул узелок, достал картофелину, хлеб, начал жевать, чавкая беззубым ртом. Я смотрел не отрываясь на его желтые корявые руки. Они подносили ко рту то хлеб, то картофелину. Старик был хлипкий, жалкий, пугливый. Я подумал: «Такой не даст, сколько ни проси. Надо быстрее выхватить у него узелок и убежать на улицу. Меня никто не догонит. Ну, скорее! Чего боишься? Ну же…»

От голода, страха, от небывалого чувства решимости и отчаяния я весь дрожал, и, может быть, старик заметил это. Он аккуратно завязал узелок с остатками картошки и хлеба, с опаской поглядел на меня, засунул узелок в чемодан.

Я уже больше не мог стоять за печкой, мне казалось, что все, кто есть в комнате, смотрят на меня как на преступника, все только и ждут, когда придет милиционер. Крадучись, я выбрался из своего укрытия, прошмыгнул мимо старика, мимо разомлевших пассажиров на скамьях и снова оказался на улице, на пятачке неяркого света.