Посмотри в провал, загляни в глухо, загляни в темноВ боль. Она загляни заглянет в тебя. Ты прозрачна.Не увернуться от взгляда провала. Смотрит.Скалы загляни, слюды прожилки. Пусто тамВ пещере скалы. Камень рваный, длинные серыеСтены колодца вниз. Стены падают. Вспомни неВспоминай. Горечь темноты на губах,Горечь падения, острая горечь боли. Ты помнишьКак падают сквозь туман, сквозь сумеречнуюКорону незабвения, боли памяти, непамятиБоли, невозможности бесчувствия. ПомнишьКак падают сквозь мысль тела, сквозь боль сладостиТела, сквозь взгляд о теле, сквозь присутствие я, какПадают вниз, как не падают вверх? Помнишь лиПадение одиночества? Тело в кругу. Мы спим без сна,Дремлем без сновидений, но не бодрствуемБез души. Без душно. Душе душно. ПадаетВ пещеру считая, считалочкой, секундыПадения, но из секунд считает она годы.Здесь ли они острова океана, острова пены,Острова свободы? Бьются волны, ракушкиНа берегах островов, зеленочерных скал к воде,Рифов, смертоносных. Мерцают они на днеПровала, но падает падает к ним душа,Считая секунды, считая горечь, считаяСчитая предательства, паралич воли и пустуюРечь. Падением полна речь, полна обманом.Очарование на дне исчезает, горечиОчарование серится пустотой. Там на днеСлепящей забытой голубизной неба позадиТам на дне стоит ждет поджидает несуществуяПровала невидимого камня без днаПровала ничто.
* * *
В сумерках я пью кофе но нет кофе здесь не дают а пивоЯ не пью по крайней мере сегодня завтра да и не пью вообще,Сквозь подступающее, волны шума я вдыхаю воздуха горячиеГлотки в полутемном дыхании паба под названием «Гастроном».О эвкалипты, о стекла окна разбиваются сумерки тусклого вечера ноЭто уже не сумерки эта темнота разве вечерело когда же я проспалИ не заметил сумерки прошли уже темно и ярится и хлещет и гремитНочь вселенной и я пью все горячеющий воздух ночи паба здесьТам за окном стекает по стеклу вода ручьями холодных зимних горТам за окном темно но что же руки темноты так липки и густыЯ пью виски ничем не примечательное а мир там за водой за коркой окнаСтекла пустеет и безумствует. Там за окном они полны дыханием яростиОни полны дыханьем уверенности в правоте себя, и исступлением,Желаньем выставиться напоказ – и в бесновании, и в безымянности,И в наготе. Тела, направленные взгляду, и речь, кричащая себя, к себеПо направленью к миру, в никуда фантазий и цинизма опустошенныхДуш, цинизма лени, густеющей горячащей силы ненависти, силы злобы.Здесь маленькая темнота и блики света на столе, руки, знакомыхНезнакомых краткие улыбки ухмылки вспыхивающие, но мокрое стеклоЭто и все что отделяет от прозрачных ворот ада без дна за темнотойВ невидимости под горой, как хорошо не знать, наполнено, и как легкоТем, кто выбрал, кто вобрал слово толп тусклую пену чужих словИ ненависти изобильной полноту они уже бегут берут, а тонкое стеклоДрожит водой и коченеет рябью они все ближе, их больше и мечтаютО страданье, о боле для других. Память о бывшем, память о небывшемСмешиваются, стираются, грудью своей кормят силу ярости, политиковИстертые слова, толпы без лица, тела без голоса, они кричат, звенятИ подступают сквозь стекло, сквозь исступленье, сквозь трупный запахСвоей мечты о правоте, страха своей ничтожности, страха за своюЖизнь, жажды чужой боли, ненависти к дыханию, ненависти к стеклу.Стекло покрывается тонкими трещинами и начинает рассыпаться. Я сижуВ пабе «Гастроном» и допиваю виски. На город наступает ночь.
