Читать «Хранитель Реки» онлайн - страница 193

Ребята, постояв немного, ушли.

А Ефим выслушал гневную Наташкину тираду.

– Такая корова нужна самому, да? Так ты не много здесь продашь! Ты уж выбери: или продавать, или жмотничать.

Супруга легко просчитала обуревавшие душу благоверного сомнения. Впрочем, ей даже нравилось, что в картинах супруг видит не только товар. К тому же благоразумие никогда не было коньком профессора Береславского. Хотя не настолько же!

Каково же было ее удивление, когда ребята вернулись!

– Мы согласны, – сказал парень.

– Но скидку сделайте, – добавила девушка.

У Ефима задрожали руки. Одним ударом – итог десяти лет стояния в Измайлове. Однако «Красоток» все равно было жалко. Впрочем, это уже был чисто технический вопрос: Ефим сам назвал цену, покупатели согласились – и теперь обратного хода у него точно не было.

– Ладно, берите за девяносто, – недовольно буркнул он.

– К вечеру деньги привезем, не сомневайтесь, – сказал парень.

Береславский и не сомневался. Он мучительно привыкал к мысли, что «Красотки» теперь принадлежат не ему.

– Но я оставляю за собой право брать картину на персональные выставки, – уцепился профессор за последнюю соломинку: вдруг покупатели обозлятся на дополнительные условия и откажутся от нее?

Не отказались.

– Хорошо, – легко согласилась девушка. – Пусть люди на нее смотрят.

А у Ефима неожиданно отлегло от сердца. Наверное, потому, что было сделано очередное открытие: реально приятным людям продавать – даже дорогие сердцу – картины не так уж и обидно. Пусть тоже радуются.

Феноменальная сумма в девяносто тысяч рублей тоже не по-детски грела алчное Ефимово сердце. Это ж без малого четверть всех выставочных затрат, включая принты. И вообще: не было ни гроша (Орлов, не одобряя очередного безумного увлечения Береславского, деньги на арт-бизнес выделял с большим скрипом), да вдруг алтын.

Ефим представил, как вытянется Сашкина рожа, когда он узнает, что испачканный Оглоблиным клочок холста стоит больше, чем три дня полной загрузки их лучшего «Хейдельберга». Но в типографии на процесс работает два десятка человек, а здесь один, пусть даже и такой гениальный, как Береславский.

Ну и Оглоблин, конечно.

Ну и Наташка. И Маринка, девушка-ассистентка. И Надюшка. И все тот же «Беор», создавший принты.

Дальше думать на эту тему было неинтересно, и Ефим вернулся к активной стендовой жизни.

Определенно, Оглоблин граждан заинтересовал. И, как мухи на мед, лезли к его полотнам Вадиковы коллеги.

Ефим даже едва успел прекратить небезопасную сцену, когда один из гостей заспорил с Надюшкой (на неприлично профессиональном уровне) об ассоциативных связях творчества Пикассо и Оглоблина. К счастью, Надюшкин оппонент не успел удивиться знаниям пигалицы – его интересовало только искусствоведческое содержание их спора. Но Ефим все равно взволновался: нельзя так обращать на себя внимание посторонних.

Оставшись с Надюхой наедине, он ей все это выговорил, она виновато приняла упреки. Для большей надежности профессор купил ей две большие шоколадки и еще одно – теперь клубничное – мороженое: пусть лучше у девчонки слипнется попа, чем она, не дай бог, опять подставится под чье-нибудь недоброе внимание.