Читать «Хранитель Реки» онлайн - страница 191

Ну и хорошо. Ефим собирался называть возможным покупателям цены, которые могли взорвать Оглоблину мозг. А объяснять, сколько стоила эта выставка и сколько стоили эти проспекты и сертификаты, которые теперь имеет каждое произведение, ему было лениво и не очень приятно. Так что уж пусть лучше сидит в далекой Вяльме и творит. А созидать из его лика легенду – и под этим соусом дорого, очень дорого продавать картины – это удел Ефима Аркадьевича.

Кстати, надо бы на досуге поразмыслить, сколько стоил труд самого профессора – он лично писал тексты проспектов, курировал их производство, договаривался о выставке. И, что самое неприятное, – на собственном горбу таскал все эти Вадикины шедевры. Правда, горб был не один: все это время плечом к плечу с ним стояла Наташка, внезапно почувствовавшая сильную тягу к живописи и к работе с ней.

Даже Надюха – и та внесла свой вклад. Чувство прекрасного в девчонке, видно, было заложено изначально, и она очень точно скомпоновала итоговую экспозицию. Ефим поначалу не отнесся к рекомендациям девочки всерьез, но быстро убедился в своей неправоте. Так что Надюха честно отработала большое сливочное мороженое, которое в данный момент и уплетала, сидя на черном стуле с металлическими ножками и весело болтая ножками собственными.

Ей выставка тоже безумно нравилась. Во-первых, и Наташа, и Ефим рядом – она к ним уже успела здорово привязаться. Во-вторых, огромный светлый зал, множество людей в красивой одежде и музыка, совершенно неземная, – такого девчушка в своей жизни еще ни разу не переживала.

Да, публика, поаплодировав на открытии, уже разошлась по широким проходам, то и дело приостанавливаясь у развешанных по обеим сторонам картин. И ее было много, этой публики, очень много – не сравнить с недоброй памяти измайловским вернисажем. Хотя почему недоброй, сам себя поправил справедливый Ефим Аркадьевич. Не будь этого года на свежем воздухе – не было бы ни Вадика Оглоблина, ни нынешнего события, так волнующего кровь алчного арт-дилера. А уж какие там были котлеты с гречкой и кетчупом!

И все же здесь лучше, это однозначно. Ефим на секунду представил себе, как бы он назвал редкому покупателю вернисажа сумму в тысячу долларов за какую-нибудь, пусть даже и оглоблинскую, картину. Сколько было бы смеха! Здесь же Береславский твердо был намерен не продавать ничего дешевле заветной круглой суммы.

К стенду с оглоблинскими полотнами и акварелями тоже начали подходить люди. Не все выказывали восхищение, но было видно, что увиденное их задевает. Чуть позже Ефим научился различать среди них оглоблинских коллег, художников, которых на выставке тоже было немерено. Именно они постоянно сверкали на стенде Береславского вспышками «мыльниц», пытаясь разобраться, как это сделано.

Ефим не возражал против такого промышленного шпионажа, только ухмылялся, вспоминая историю рождения, например, вот этого шедевра – небольшой, меньше третьего формата, акварели, на которой была изображена пронзительная русская зима: белоснежный – а как его еще назвать? – снег, темные ели, узкая дорога в лесу и на дальнем плане – пара одиноких избушек.