Читать «Ужель та самая Татьяна?» онлайн - страница 43

Клементина Бове

Евгений вздыхает.

Ладно. Хорошо.

ЕВГЕНИЙ Начать с того бы надо мне, что Ленский

В тот вечер умирал несколько раз.

И первый раз он умер в том саду:

После дурацкого разрыва с Ольгой:

Reality check, как говорят американцы,

Мы ж называем это просто – шок,

Когда в мужчине умирает детство,

И тут, признаюсь, был я с ним жесток.

Я думал: слабоват ещё ты, друг мой.

Незрел и очевидного не видишь,

Тебе бы нарастить броню потолще

На тонкой коже. Говорил ему я:

«Послушай, Ленский, жизнь ведь аморальна,

Она дарована нам вовсе не на радость,

Нельзя всегда жить под звездою доброй».

Десятки раз ему я повторял.

Но он в ответ мне только усмехался:

«Как грустно, что ты так уныл и мрачен,

И пессимист такой неисправимый».

А в эти годы наши

Мы, все вокруг, броню себе ковали,

расплющивая все наши мечтанья

о наковальню беспощадной жизни.

И только жизнь пошла на первый приступ,

как Ленский оказался безоружен —

есть в этом и его вина немножко.

Подумал я, когда его увидел

Таким обмякшим вдруг: ведь говорил я,

И снова повторю: предупреждал же!

Я думал так:

настанет день – поймёт он,

Какой печали глупой в этот вечер

Безропотно дал овладеть собою;

Ведь никого еще не убивало

Обычное с подругой расставанье.

А для него тут был полезный опыт,

И думал я: когда-нибудь, и вскоре,

Он скажет мне ты прав был.

Не знаю почему, но я всегда любил

давать другим уроки.

Я Заметила я за тобою это.

И мы ещё вернёмся к этой теме.

ЕВГЕНИЙ Не сомневаюсь.

И тут взглянул он на меня так странно

И говорит мне: «Встретимся на крыше».

Мы косяк забивали на крыше,

всё смеялись – кто выдохнет выше? —

признавались друг другу во многом.

глядя с крыши вниз, на дорогу.

Что ж, я полез через фрамугу,

А он стоял на самом краю,

Уже руки раскинул, гадёныш,

Словно искушал небытиё.

Тут, признаюсь, я сильно струсил.

Говорю: «Послушай меня, Ленский,

Ну что ты за плясун канатный,

Не станешь же сводить счёты с жизнью,

Как делают тысячи придурков,

Которым подруги изменяют.

Я-то думал, проклятые поэты

Могут поступить оригинальней.

Не заставляй меня пожалеть,

Что я выбрал тебя своим другом».

А он в ответ (сквозь зубы):

«Быстрей иди сюда» – сказал так грубо – и умолк. Но я услышал мысль его:

«Иди, коль скоро тебе не слабó».

И понял я: его все убедили – нужно драться.

Как в театре теней было дальше:

Он стоял на краешке крыши,

В небесах луна, вдали – дорога,

А у него над головою две ветви,

Словно выросли два оленьих рога…

Подхожу. Шуршит шифер крыши,

Я в мокасинах, а он в кедах;

Крепче него стою я на кровле.

И снова: «Белены ты объелся,

Что хочешь из-за неё со мною драться?

Знаешь ведь – она мне безразлична».

Он шатается, стоит еле-еле.

Но говорит:

«Сойдёмся на дуэли».

На дуэли. Вот так именно сказал он.

Что за чёртова дуэль, подумал я.

Уж не я ли отстал от жизни,

Или он уже – другое поколенье.

«Нет у меня ни секунданта, ни шпаги,

ни желания нет, ни отваги, —

попробовал я отшутиться, —

Слезай, Ленский, больше не дурачься,

Поиграем в автогонки на компе».

Так я заговаривал ему зубы минут пять: говорил опять и опять – если жизнь тебя обманет – не сердись, а вниз спустись; уладим всё как деловые люди: если тоскливо – по баночке пива; иль перечтём, что говорит Лотреамон…