Читать «Уайнсбург, Огайо. Рассказы (сборник )» онлайн - страница 124

Возможно, увидав это платье в витрине, Гарольд и замыслил свою картину – он тотчас вошел в магазин, купил его, и вот оно у него в студии. Это как-то странно пришибло Милдред, я сразу заметил. Гарольд все ходил по комнате и небрежно, то так, то эдак, перекидывал платье через спинку стула (не того, резного, с картины… тот, объяснил он, он возьмет за образец из книги в Институте или в публичной библиотеке; наверно, это будет испанский стул и очень вычурный, – а обыкновенного кухонного стула, который он как-то купил в соседней мебельной лавке).

Он перебросил платье через спинку стула, слегка уложил складки, сдернул его, прошелся по комнате, опять кинул на стул.

– Его надо очень хитро перевесить, а может, кинешь, и оно само ляжет, как надо, – сказал он нам с Милдред, изумленно глядящим на все это.

В платье – вся соль картины, объяснял он. Темная сумрачная комната, в отдалении темные сумрачные холмы, а тут, в углу, это платье. Остальное – стул, стол, холмы – он напишет довольно быстро, а все свои силы вложит в платье. Именно тем, как он напишет платье, он и сразит художников-судей. Он так напишет ниспадающий складками мягкий, глубокого тона бархат, что все, кто призван судить и отбирать картины на выставку, только ахнут. Не знает он, что ли, эту публику? Уж он их проймет. Они и сами не заметят, как сработают их чувства, их чувственное восприятие. Отзовутся на мазок, цвет, фактуру материала. Художники, пишущие в традиционной манере, закосневшие, выдохшиеся, вечно твердят, будто люди вроде него – Гоген, Сезанн и другие – просто стараются избегать настоящих трудностей, но он им покажет! Не уверен, что, перечисляя в тот день великих модернистов, Гарольд и правда помянул и себя, но что-то в этом роде он подразумевал.

Он так напишет это платье, что власть женщин над мужчинами, над их чувственными натурами невольно ощутит каждый, кто увидит его картину.

– Какое-то время, может быть, несколько недель, пока пишу картину, я буду влюблен, всем существом своим влюблен в воображаемую женщину давних времен, в ту, которая когда-то носила это платье. Понимаете, я сижу в глубине комнаты и жду ее. Платье переброшено через спинку стула, но, понимаете, пока я сижу и жду, это платье для меня – она сама. Я вижу, как оно облегает ее нежное и сильное тело, вижу в нем все, что она для меня и чем станет, когда я ее завоюю. Я еще не завоевал ее. Восхитит ее картина или нет – от этого зависит, станет ли она моей.

Гарольд увлекся до самозабвения, и я тоже пришел в восторг, но Милдред… поглядел я, какое у нее стало лицо, и не сказать чтоб уж очень огорчился. Ведь, бывало, в иные минуты… в иные минуты я подумывал… не будь Гарольда…

И вот Гарольд, решив приняться за набросок к картине сразу, в тот же вечер, кинулся готовить холсты и мольберт, а тем временем делился с нами своими планами. Отец его был оптовым торговцем в Форт-Уэйне, штат Индиана, и не желал, чтобы сын стал художником. Лишь уступая уговорам матери, он дал сыну возможность учиться в Художественном институте, но, когда Гарольд напишет задуманную картину и получит на осенней выставке приз, все изменится. У него появятся деньги – и на деньги отца и те, что заплатят за картину, которую, уж конечно, продадут за хорошую цену, он повезет Милдред и меня в Париж. Там мы станем жить, Милдред и он будут изучать живопись, а я… Гарольд приостановил свои приготовления, обернулся и поглядел на меня.