Читать «Ты плыви ко мне против течения» онлайн - страница 119

В четвертом классе дрожащего от старости двухпалубного парохода не то что лечь – сесть негде. Торчу на палубе. А когда ноги уже не держат, пристраиваюсь на бочках, поставленных вдоль борта.

Сквозь дрёму и мрак вижу, как проплывают зеленые огоньки встречных кораблей.

Потом мы утопаем в белом тумане. И кто-то неосторожный бросает в туман непогашенную папиросу. Ослепительная вспышка, розовые столбы пламени, я вскакиваю…

Утро. Солнце поднялось.

«Он проснулся на борту уютного парохода, совершающего рейс Казань – Саратов».

Что ж, эпопею можно начать и этой фразой.

Идем по какому-то волжскому морю, берегов не видно. А быть ли мне хоть на одном океане из четырех? Ведь для кого-то океан все равно что для меня Дубенка, все равно что для хвалынских Волга. Каждый день у них есть Волга. Каждый час, каждую минуту. И уже всегда будет с ними, куда бы ни уехали.

А мне нужен зеленый листок, плывущий на само течение. Вот что мне нужно.

А может быть, и не нужно. Беды́ наживешь – и никуда от него уже не денешься.

– Нехай! – сказал я колдовское слово Стеньки, сказал одними губами, как говорят заклинание, чтобы сбылось.

Сандогорский пан

Дорогу укажет первая звезда – не прогляди только. Синяя вечерняя туча, в которую уходит, припозднясь, летнее солнце, тоже не обманет. Еще птицы летят в ту сторону на весну и на ночь. Зовется место Сандогора. Сан-до-гора!

Люди тамошние ничего про то не знают, про чудо свое сбереженное. Живут и живут, и мы тоже в наших местах живем и живем, и тоже ничего не знаем. А они у себя, в Сандогоре…

Когда уж это было-то… Впрочем, кому об этом вспоминать? Не пожар ведь, не потоп, так, постучали два сердечка да и теперь еще постукивают.

Пристал за Сандогорой, в Починке, пароходишко. Теперь таких больше нет на земле, чтоб колесами шлеп да шлеп. А тогда, для Починка-то особенно, большая была новость. Мальчишки прибежали, старики приползли, серьезное население, на ком работа и прокормление семейства, тоже в домах не усидело. Пароходишко прокладывал трассу. Капитан особенно не важничал, хотя по тем временам мог бы замахнуться и на особый почет. А не замахнулся то ли оттого, что человек он был хороший, то ли оттого еще, что в личной жизни нескладное у него произошло. Дочку он с собой привез. Было девчонке лет тринадцать, тонконогая, как жеребенок. У молодых жеребят ноги сами по себе живут. А мордочкой уже красавица. Ну конечно, о красоте рано говорить было. Это когда еще всё вместе у девчонок-то соберется!

Мальчишки сандогорские на тонкие ноги не глядели – время не пришло на ноги глядеть, – а на мордочку-то – зырь да и в сторону глаза, самих себя застеснялись. Коли глаза опустил, значит, любовь. Влюбились все в одночасье, страшно и тайно. Но девчонки сандогорские тайну раскусили и отвернулись от приезжей. Заревновали! Это ведь… Мальчишки рты закрыть не успели, а их уже затилю́кали, они по глупости нос кверху – и тоже сквозь приезжую смотрят.

Отец, капитан, оставил девочку у Прасковьи Солнышкиной. Прасковья жила в просторном доме, одиноко, чисто, тихо. Капитан не хотел дочку на пароходе таскать туда-сюда, а конец рейса в Починке. Два дня в одну сторону, два дня в другую, на пятый день – с дочкой. Вечер, ночь и все утро с ней. Ну, рассказ наш не о капитане…