Читать «Ты плыви ко мне против течения» онлайн - страница 117

Владислав Анатольевич Бахревский

Лезу через утонувшие в алом кипрее, звенящие от сухости, а может, и от обиды деревья.

Ногу сломать здесь дело нехитрое.

С куста, за который я ухватился рукой, чтоб удержать равновесие, взрывая полуденный дремотный воздух, взлетела черная огромная птица.

Замерев, смотрю ей вослед и успеваю сообразить: «Глухарь».

4

Отираю ладонями пот с лица.

– Отдохни! – говорит тетя Сима. – Перекусить пора.

– Еще одну копёшку принесу, а то потеряется.

В теле дрожащая невесомость. Умориться не стыдно: с шести утра, как лось, лазил по чащобам.

Иду медленно, набираюсь сил для новой схватки с кустами и колдобинами.

«Медянка!»

Сияет себе на беду на виду.

Мальчишками мы боялись медянок пуще гадюк. Рассказывали друг другу: утром укусит, до захода солнца поживешь – и с копыт.

Убивали ни в чем не повинных.

Медянка, почуяв опасность, свертывает тело в пружину.

– Ну чего переполошилась? Грейся. Не буду тебе мешать.

Копёшка, которую я приметил, оказывается, за рекой!

Река черная-черная, а шириной в три моих ступни. Попирая ногами оба берега, смотрю на эту жизнь, жизнь реки. Это не ручей. Я узнаю воду. Такая же вот непроглядная катит мимо поселка лесорубов. Зовут речку Белая. Возле поселка ее не перешагнуть, но плавать тоже негде – на два взмаха.

«Ну и белянка!»

Я опускаю ладони в воду – кристалл!

Речка маленькая, но характер у нее серьезный, не шустрит. От истоков взрослая: берегов не моет, вглубь забирает.

«Надо об этой реке написать! – осеняет меня. – Каков образ: река, которая не была ребенком. Что-то в этом есть».

И я радостно оглядываю землю и небо.

Обо всем надо написать. О кипрее – врачевателе поруганного леса. О несчастной медянке. О тете Симе. И конечно, о Михаиле Агафоновиче. Прошел человек всю войну без единой царапины, а был в пехоте. О девчонках – Мане и Любе. Об игре «в ремень». О глухаре.

Но все это должно быть только учебой, одной только подготовкой к эпопее.

Что это за эпопея, я не знаю. Видимо, о нашем времени. Закатываю глаза, чтобы глянуть в подкорку. Как в Белой, ни дна, и хоть бы рыбешка сверкнула серебряным боком – ничего!

«Ничего! – говорю я себе. – Додумаем!»

И вижу осиновый листок. Ветер наморщил воду, и листок плывет на меня, течению наперекор.

«Листок, плывущий против течения… Что бы это значило?»

Меня от ноши пошатывает: забрал всю копну, чтобы не лезть сюда второй раз, а сам думаю об осиновом листике.

5

– Мать, а нам полагается! – говорит тете Симе Михаил Агафонович. – Такую машину привезли!

Ох как ёрзается, когда в тебе сидит мыслишка! Вкуса не чувствуешь, разговорам не радуешься, ждешь удобный момент, чтобы въехать в беседу со своим… А мыслишка жалкая.

Написал я письмо сокурснице. Она на Волге отдыхала, у родственников. Получил ответ и приглашение, а ехать-то не на что!

Михаил Агафонович и тетя Сима вспоминают отца, молодость, а я про свое думаю, храбрости набираюсь.

– А сколько отсюда до Хвалынска езды? – Голос у меня позванивает.

– Хвалынск? Это на Волге, у Саратова, что ли? – спрашивает Михаил Агафонович. – Так это будет порядочно. На пароходе дня три-четыре… А чего тебе?