Читать «Тополь цветет: Повести и рассказы» онлайн - страница 159

Она окинула взглядом мой хлипкий наряд и стала быстро расстегивать пуговки на халате.

— Надень, я другое накину. Вот удивится! Решил, что законсервировал меня в этих четырех стенах: одна и одна, представляешь? С войной подружек растеряла, а если и уеду куда, терпеть не может — весьма строг у меня, не дай бог поднять кому-нибудь на меня очи! — Таня опять засмеялась, видимо, довольная этим обстоятельством, и вся подобралась, подтянулась. И по тому, как посмотрелась мимоходом в зеркало и поправила волосы, я поняла, что очень важно ей, какой найдет ее Юра.

Полночи проворочалась я, думая о Тане. Не раз еще чаевничали мы с нею, и образ ее так отделился от первоначального, что я совсем не помнила его и восстановить не могла.

На фронт она ушла с первого курса авиационного института, попала в отдельный батальон противотанковых ружей, чудом выжила. Как санинструктор всегда находилась в круглых окопчиках стрелков, перевязывала их, вытаскивала, отправляла раненых в медсанбаты, а порой делала что придется.

Мне тогда часто рассказывали удивительные истории танкисты, саперы, разведчики. Один солдат с Кавказа, Савка, отчаянный, сорвиголова, винтовкой образца 1895 года, которую нашел в хате, сбил юнкерс, прямо в мотор попал. Начал юнкерс гореть, начали бомбы рваться. Командир полка говорит: «Что тебе за это?» — «Дайте, — говорит Савка, — пачку папирос, больно махорка надоела». Орден получил, восемьсот рублей денег. Вот помнила — Савкой звали. А для Тани важнее было донести до меня какие-то общие вещи, саму обстановку, атмосферу, что ли. Она сбивала мои представления о войне как о картине кровавого ужаса до странного бытовизма, до кошмарного привычного существования.

Она умела рассказывать, а я слушала и маялась мыслью, что в нагретом солнцем ящике за дымом заграничного тюля пропадает умный, деловой человек, и уговаривала Таню отдать ребенка в ясли, идти учиться и разносила Юру за пассивность и малодушие. Он посмеивался, что его устраивает такая жена, она смотрела снисходительно, будто горожу ересь, по часам кормила Людмилу, наглаживала ей кружевца, вдалбливала одни и те же книжки и рассказывала, каким боевым комбатом был Юра, в его присутствии, а без него — как нужно создать ему условия для учебы, потому что в жизни он этих условий не имел и многое от того потерял. И я в какую-то минуту ощущала, насколько она опытнее и старше меня, и замолкала.

Странно, но я почти не слыхала больше шума у них по вечерам — может, без мамы утряслось все, а может, и прежде я что-то преувеличивала. Как-то Таня сказала только: «Мы вам устроили сегодня, наверное, всенощную? Я, видишь ли, не так воспитываю ребенка, ему из своей академии видно, как я воспитываю». — «Нет, я ничего не слыхала». — «Да? А я боялась». Правда, я ничего не слыхала. А мама ее так и не приезжала.

Утро я, конечно, проспала. Столовая (тоже зеленая! и тем напоминавшая нашу студенческую — или меня швыряет в то время?) оказалась пуста. Впрочем, было воскресенье, и люди разбрелись по своим неделовым делам. Такие-то и у меня нашлись. Я пошла по городу, пересекая по диагонали стиснутые горами улицы, и вышла на Майму, пухло занесенную вчерашним снегом.