Читать «Титаник. Псалом в конце пути» онлайн - страница 64

Профессор взял крысиную шкурку, вывернутую наизнанку. При этом необычном зрелище студенты неуверенно засмеялись.

— Самка приносит потомство круглый год; двенадцать выводков в течение одного года — вполне обычное явление. Она вынашивает плод около месяца, и как только ее очаровательные малыши увидят свет, она уже может быть снова оплодотворена. В среднем в каждом выводке насчитывается до шестнадцати крысят, ученые наблюдали, что мать кормит детей практически до того мгновения, как из нее высыплется следующий выводок. Она, так сказать, живой садок для мальков, а инстинкт размножения самцов почти столь же неутолим, как и их голод.

В половом отношении малыши созревают через пять-шесть месяцев, поэтому, если считать, что жизненный цикл крысы длится четыре года, то одна пара крыс теоретически может иметь за это недолгое время трехмиллионное потомство.

Последствия подобной плодовитости — если ей ничто не помешает — очевидны. Из Испании сообщалось, что целые города на равнинах оказывались подрыты крысами, а плодородные земли превращены в пустыни; Плиний Младший рассказывает, как Август однажды отправил целый легион на острова Майорку и Минорку, подвергнувшиеся настоящему нашествию этих маленьких вредителей. Люди там буквально ходили по крысам, и легионеров ждала довольно неприятная работа.

Словом, мы должны быть благодарны склонности крыс к каннибализму и междоусобным войнам. Самец обладает удивительной кровожадностью по отношению к собственному потомству, а самка, которой это известно, пытается, как может, прятать детей в каком-нибудь недоступном для отца месте до тех пор, пока они не вырастут настолько, что смогут сами постоять за себя. Однако папаша нередко находит своих детей там, где их спрятала его благоверная, а случается, даже убивает ее, чтобы добраться до них. И съедает всех, кого может.

Об этих животных можно рассказать много интересного, но хватит и этого. Переходя теперь к вопросу о наследственности, я прошу вас обратить внимание на следующее…

Университет. Студенты режут и крыс, и трупы. Сначала осторожными, неуверенными движениями, потом с пугающим их самих равнодушием. Впоследствии все это время будет видеться Джейсону в призрачном, блеклом и неярком свете. Это свет газовых фонарей, горевших темными вечерами в анатомическом театре, там, при этом сумеречном свете, курящие молодые люди в одних рубашках и жилетках вскрывали брюшину и легочную сумку и обнажали тайны, которых никто не должен был видеть и не мог понять. Голые серые тела с характерной влажностью кожи лежали на столах. Старые и молодые, мужчины, женщины и дети. Сперва они просто лежали там. Потом их вскрывали и постепенно расчленяли. В конце концов от них не оставалось ничего. В этом-то и заключалась тайна.

Запах анатомического театра — сладковатый запах формалина и дезинфицирующих средств, смешанный с отвратительным запахом тления, — пропитывал одежду Джейсона, его кожу и надолго застревал в носу.

По вечерам, под впечатлением событий дня, Джейсон возвращался в свою меблированную комнату, безликую мансарду в бедной части Лондона. Бывало, едва войдя, он хватал скрипку и играл почти до полуночи, забыв о том, что ему надо заниматься и готовиться к завтрашнему дню. Он не выбирал, что играть, играл без нот подряд все, что помнил, одержимо и бессистемно. Потом он, не задумываясь, играл что-то совершенно незнакомое, для него это были только звуки. Он играл до тех пор, пока кто-нибудь из соседей не начинал в ярости стучать в стену или в потолок, а то и сама хозяйка, миссис Буклингем, поднималась к нему и призывала его к порядку. Миссис Буклингем была полная, энергичная, уже далеко не молодая дама с шаркающей походкой, от нее пахло жареным салом и влажной шерстью. Она всегда была на ножах с кем-нибудь из своих жильцов, и Джейсон подозревал, что днем, когда он отсутствует, она отпирает его комнату и шарит в его вещах. Она единовластно правила в своих меблированных комнатах, и один из жильцов, склонный к юмору, окрестил ее дом Буклингемским дворцом. Когда грозная миссис Буклингем, задыхаясь от одышки, поднималась к Джейсону, ему казалось, что перед ним одно из безобразных, безымянных тел в анатомическом театре; усилием воображения он цинично представлял себе, что она уже вскрыта, белые отложения жира отодвинуты в сторону, и кто-то достает пальцами ее печень. Это была его месть. Так он заставлял себя смотреть на весь мир — на студентов, с которыми учился, на профессоров, на прачек, проходивших по его улице, на зеленщиков, дрессировщиков животных, проституток. Все они представлялись ему точно в дурном сне. Бездомные дети трущоб, рожденные в трясине безнадежности, грязи и темноты. Они бродили по улицам и жевали капустные листья, подобранные на мостовой. Когда они вырастали и у них начинало зудеть в известном месте, они спаривались и рождали себе подобных.