Читать «Там, где папа ловил черепах» онлайн - страница 91

Марина Эрастовна Гельви

Прогудел пятичасовой гудок, а мы еще не были готовы. Алеша еле сдерживал рвущихся во двор зрителей, Надя гримировала артистов. Сама она играла мачеху — обожала роли злодеек.

— Пускать? — истошным голосом крикнул от ворот Алешка.

— Еще нет, еще нет! — заорали мы.

Наконец калитка распахнулась, зрители хлынули во двор. Мигом расселись на земле в саду.

— Занавес! — скомандовала Надя.

Лепя поднял на перекладину беседки нашу белую полотняную скатерть, и перед зрителями в изящных светских позах предстали сестры Барабулины. Я, ссутулившись, сидела в углу беседки и, обнимая дворовую метлу, громко, со стоном вздыхала. Мачеха и ее дочери не обращали на меня внимания. Люба сказала:

— Я выйду замуж за принца.

— Нет, это я буду женой принца, — заявила Вера.

— А ну, кто лучше поет? — Люба встала и, приплясывая, запела:

Здравствуй, моя Мурка, здравствуй, дорогая, Здравствуй, моя Мурка, и прощай, иэх! Ты зашухарила всю нашу малину…

Зрители тихо подпевали. Под конец захлопали в ладоши. Люба, умолкнув, манерно раскланялась. Потом выступила вперед Вера и спела «Сулико». Я растерялась: а что мне спеть? Ах да! «Веселый ветер».

А ну-ка песню нам пропой, веселый ветер, Веселый ветер, веселый ветер!

Моря и горы ты обшарил…

— Грустную пой, грустную! — прошептала Надя.

А какую грустную? Я грустных песен не знала. И затянула «Несжатую полосу» Некрасова на свой собственный, весьма неопределенный мотив.

— Хватит, теперь плачь!

Я зарыдала, а зрители почему-то рассмеялись. Тогда я и правда заплакала, да так горько, что все примолкли.

— Ой, сацкали Золушка! Ай-яй-яй, несчастная си-рота-а!

Мои партнерши тоже в роли свои вошли и бросились на меня с кулаками. Так они представляли себе ярость великосветских дам. Я взяла и упала, даже не подогнув коленок. Ох и треснулась! Зато зрители захлопали так, что даже Бочия, обеспокоенный шумом, подошел к забору и посмотрел на нас. А Вера, Надя и Люба не замечали моего полуобморочного состояния — навалились, били сплеча. К счастью, занавес сам упал. Я еле встала.

— Прекрасно! — отдышавшись, сказала Надя. — Как это впечатляет!

Я вошла в прачечную, намочила затылок, вернулась за «кулисы» и начала переодеваться. «Вот теперь еще не так блесну», — подумала.

— Алеша, застегни корсет.

Он застегивал и, посмеиваясь, с интересом разглядывал мой «бальный» наряд: из-под кружевного, пронизанного китовым усом корсета тети Тамары выбивалось мамино сатиновое платье в горошек. А на шее моей была нитка жемчуга. Ненастоящего, конечно, но все равно прелестного. Его я тоже взяла без спроса и надеялась вернуть в шкатулку владелицы еще до того, как она вернется, с педсовета.

— Нравится мой наряд?

— Да ну-у-у, — расплылся в улыбке Алешка.

«Подожди, еще не то будет, когда я выйду на сцену и начну танцевать».

Занавес поднялся, и Надя-мачеха открыла бал. Все смотрели на меня. Я запела, отбивая такт каблуками. Бешеный ритм грузинской танцевальной песни захватил сразу всех — и артистов, и зрителей. Они ритмично хлопали в ладоши, я плясала все быстрее и быстрее. Охрипла, вспотела в своем негнущемся корсете, горели пятки и каблуки ушли куда-то в стороны. Ленька бил палкой в таз, Алешка верещал на гребешке, обтянутом папиросной бумагой, на сцену, не в силах сдержать веселья, ринулись зрители и запели, заплясали вместе со мной. В это время в саду произошло какое-то смятение, прямо перед собой я увидела разъяренную Ярошенчиху: