Читать «Страх, надежда и хлебный пудинг» онлайн - страница 12

Я должен сменить тему, иначе снова расплачусь.

На днях я беседовал с Анжело. Он редко звонит, но из раза в раз умудряется меня удивить. Ты знаешь, что он надеется работать с детьми-сиротами? С подростками, в частности. Не в качестве приемного родителя, нет, но он думает присоединиться к программе «Старший брат» в качестве воспитателя. Я сказал ему, что это замечательная идея. В конце концов, он может понять этих детей лучше нас всех, вместе взятых. Еще я убедил его позволить мне оплатить его обучение. Он не ставит высоких целей. Просто хочет взять курс или два, чтобы немного раширить свой кругозор. Я считаю, это желание достойно всяческой похвалы, и страшно рад, что способен помочь. Поначалу он отказывался от денег. Все повторял, что это чересчур дорого. Но бога ради, это всего лишь деньги. Смысл их иметь, если я не могу тратить их на дорогих мне людей? Потом он битый час пытался уговорить меня принимать ежемесячные платежи. Но ты не представляешь, насколько мне все равно, вернут мне долг или нет. В конце концов мы заключили сделку. Я сказал, что если когда-нибудь обеднею до сотни долларов, то он будет обязан отдать мне все, что имеет. Но до тех пор, сказал я, мы в расчете. И точка.

О. И я взял с него слово понянчиться с нашим ребенком, когда буду в Коде, – просто чтобы заставить его поерзать. Клянусь, я услышал в его голосе панику. Ну вот, я снова вернулся к усыновлению. Я не могу думать об этом. Слишком печально.

Будь здоров, сладость. Пусть твои праздники пройдут лучше моих.

***

Двадцать второго декабря мы прибыли в Мюнхен, и Коул немедленно развил бурную деятельность. Хотя до Рождества оставалось всего ничего, он настоял на том, чтобы мы поставили елку. Первый день мы провели на базарах, которые, как и обещал Коул, оказались поистине изумительными. Он занимался поисками подарков и елочных украшений, а мы с отцом сосредоточились на еде. Здесь продавался и миндаль, обжаренный с сахаром, и пряники, и штоллены, и согревающий внутренности глинтвейн. К середине дня мои пальцы закоченели и стали липкими, а сознание было приятно затуманено алкоголем. Нос и щеки отца стали ярко-красного цвета, и когда он, блуждая между прилавками, начал пошатываться, Коул, снисходительно закатив глаза, отправил нас обратно в апартаменты.

– К тому же, – добавил он, – я не могу покупать вам подарки, пока вы стоите у меня над душой.

– Только не увлекайся. Нам еще везти все это домой.

Грейс должна была прилететь в канун Рождества. Несмотря на упорные заверения в том, что она не приедет, Коул сделал все, чтобы подготовиться к встрече. Он потратил много часов, мучительно размышляя над тем, что же ей подарить, и в итоге остановился на кашемировой шали и шокирующе дорогих драгоценностях. Я ожидал, что он будет нервничать и, возможно, сердиться на папу за то, что тот пригласил ее, однако вечером двадцать третьего, наблюдая за тем, как он выбирает ожерелье, браслет и подходящие серьги, осознал, что он испытывает умеренный оптимизм. Он хорошо скрывал его за равнодушием, но все-таки провести меня не сумел. Это было похоже на ожидание известий от Томаса. Страх и надежда уравновешивали друг друга, были двумя сторонами одной монеты, и я представлял, как эта монета взлетает в воздух и, описывая дугу, снова и снова переворачивается, попеременно являя то оживленное предвкушение, то мрачное ожидание разочарования, а потом падает вниз. Какой стороной – неизвестно.