Читать «Сподручница грешных» онлайн - страница 3

Любила мать Нафанаила весну, капель, черные прозоры земли сквозь снег. А уж как выбьются лысые головенки первых трав, да повылезут из-под камней склеенные задиками красные козявы с нарисованными на спине глупыми мордами, да зазвенит звон пасхальный

-- В лес -- девчонки, такие-сякие, сейчас чтобы в лес -- цветы собирать! Весна -- время самое ваше. Пошли вон! -- и ногами будто затопает.

Много из манаенского монастыря замуж выходило. И так рожали ребят немало: старушечьи корытцем губы корили, а ясные глаза смеялись.

И все девяносто дочерей -- в матери Нафанаиле души не чаяли, уж так ее берегли, а вот нынче...

-- Батюшки мои, как же это теперь ей сказать-то: сторож пропал -- куда, неизвестно, и с собакой Белкой. Расквелится, расстроится матушка, а день такой...

День такой: Ангел нынче матери Нафанаилы.

К казначее за советом. Казначея Катерина -- мужик-баба: жилистая, бровястая, и уж даст совет -- как замком замкнет и припечатает.

-- Завтра успеется, а нынче об стороже -- чтобы никто не пикнул,-- порешила казначея.

И пошел день своим чередом. Пахло яствами из подвала под трапезной. Колоба на сметане, пироги с молочной капустой, блинцы пшенные: девочек своих угощала нынче игуменья. К поздней обедне звонили по-праздничному -- в большой колокол. Монашенки в новых рясах, все больше румяные, нажми -- сок брызнет, из-под черного - груди, как ни прячь, упрямые прут.

-- Эх, родименькие! -- зарился на монашек Сикидин, зубы разгорались, росли.

Сторонних богомольцев в церкви -- всего никого, и только странников пяток да манаенских трое: Сикидин, Зиновей Лукич да старик Онисим.

Зато на чудотворной иконе -- Сподручнице грешных -- народу несчетно: и все к ней -- головы и руки, а она глядит на всех ласково, глаза синие, ясные.

-- Сподручница... Владычица, выручи, помоги...-- головку набочок, уж такой пригорбый, уж такой хворый перед Владычицей стоял Зиновей Лукич...

Душатка-просвирница вынесла игуменье именинную просвиру трехфунтовую. Освободилась -- и за дверь. И оглядываясь -- по каменной плитяной тропинке побежала на кладбище влево. Погодя немного вышел и Сикидин из церкви.

Липы растомились, дышат часто. К духу медвяному пчелы так и льнут. На теплой могильной плите -- Сикидин с Душаткой. И уж Душатка расслабла вся, руки распустились, и только одно на свете: сикидинская лапа на правой груди.

-- Так ты гляди, Душатка, чтоб без обману. Как после трапезы заснут, ты нас коридором, через корпус, в покой к ней, а сама -- ноги за пояс, и марш. А ночью тебя на поляне -- буду ждать, бесповоротно.

-- Ванюшка, только Христа ради, чтоб беспокойства какого ей не было!

-- Дура! Мы -- деликатно, согласно постановлению.

Только одно на свете: сикидинская жестокая лапа на правой груди...

После обедни в покоях матери Нафанаилы шумели гости: причт из Манаенок, из Крутого, из Яблонова. Уточкой-водоплавкой переваливалась, хлопотала хозяйка, сухонькая, черненькая. А глаза -- как отрыгнувшая весенняя ветка: ясные, синие...