Читать «Солоневич» онлайн - страница 275

Константин Николаевич Сапожников

В этом письме несколько раз упоминается о голодной «дипийской» жизни: «Вот я, писатель с почти мировой известностью — мои книги как-никак появились на 17 языках, — не так давно атаковал в поле ястреба, отбил у него остатки недоеденного кролика, мы их сварили и съели: ну чем не Питекантропия?!»

Этот «сюжет с ястребом» в развёрнутой форме Солоневич использовал позднее в книге «Диктатура импотентов». С шокирующей откровенностью он коснётся темы лишений и голода, с которой «дипийцы» повседневно сталкивались в оккупированной Германии. Вот фрагмент из книги:

«Совсем недавно, в марте 1947 (сорок седьмого!) года я очень хотел есть. Не в первый раз и не я один: также хотели есть мой сын, его жена и мой внук. И есть было нечего: очередная посылка от наследников Нэтти Бумпо нам, наследникам Гегеля, где-то застряла по дороге… Мои репортёрские глаза заметили огромную хищную птицу, что-то доедающую, а мои футбольные ноги понесли меня к ней. Это было что-то вроде морского орла, и доедал он — без карточек — какого-то кролика. Орел был огромен. Он расправил свои самолётные крылья и встретил меня угрожающим клёкотом. Я сгрёб основательный сук: дело шло о struggle for life — о пище. Так мы стояли оба: писатель и птица. Я сделал несколько шагов вперёд. Птица ещё выше подняла свою орлиную голову. Я снял пальто, обернул его вокруг левой руки, как плащ тореадора, и стал наступать. Птица заклекотала ещё раз — потом, видимо, признав моё культурное превосходство — взмахнула крыльями и улетела. На земле оказались задние ноги кролика, остальное птица уже успела съесть. Я эти остатки поднял. Мы их сжарили и съели. Ну — чем не Питекантропия?»

Статья «Иван Солоневич спасся» заканчивается драматическим прогнозом:

«А пока что — отвратительно до предела. И не только потому, что есть нечего, а ещё и потому, что остатки т. н. христианской морали в Европе (если она здесь когда-либо вообще существовала) ещё более гнусны, чем останки кролика. Если сегодня Сэми и Томми отсюда уйдёт, то сегодня же вечером начнётся всеобщая резня — все будут резать всех. Но и все будут резать нас: как классовых, расовых и проч. чужаков».

Нужно ли говорить, что статья «Иван Солоневич спасся» была «замечена» сотрудниками советской резидентуры, действовавшей в тот период в Сан-Франциско. Информация об «откровениях» «известного антисоветчика» в дипломатической вализе ушла в Москву на Лубянку.

Летом 1947 года лагерь Хайденау возглавил новый начальник — мистер Левин, «свеже импортированный из Англии». У Солоневича отношения с ним не сложились. В книге «Диктатура импотентов» есть пассажи, которые прямо указывают на то, что у писателя не раз чесались руки, чтобы «дать м-ру Левину по физиономии». Останавливало Ивана только то, что в качестве «ди-пи» он был очень уязвим. Конфликт в конечном счёте мог привести к его «показательной» высылке в Советский Союз, чтобы другим бунтарям неповадно было оспаривать решения начальства. Особенно раздражало Солоневича то, что Левин, «бывший невзрачный писец на задворках какой-нибудь конторы», с бюрократическим упрямством пытался «вернуть» его в барак: мол, отныне никаких послаблений в режиме для всех приписанных к лагерю не будет!