Читать «Собрание сочинений в 25 томах. Том 9» онлайн - страница 97
Максим Горький
— Так ты отдал бумаги ему, не ошибся, нет?
— Ей-богу, отдал!
— Я верю. Несколько дней не говори про меня там.
— Я туда не хожу. Двадцатого за жалованьем пойду...
— Потом — скажешь...
Он быстро повернул за угол. Евсей посмотрел вслед ему, подозрительно думая:
«Должно быть, сделал что-нибудь против начальства и испугался...»
Ему стало жалко себя при мысли, что он больше не увидит Маклакова, и в то же время было приятно вспомнить, каким слабым, иззябшим, суетливым видел он шпиона, всегда спокойного, твердого. Он даже с начальством охраны говорил смело, как равный, но$ должно быть, боялся поднадзорного писателя.
«А вот я, маленький человек,— думал Евсей, одиноко шагая по улице,— и всех боялся, а писатель меня не напугал».
И Климков, довольный собой, улыбнулся.
«Ничего не мог сказать писатель-то...»
Ему вдруг стало не то грустно, не то обидно, он, замедлив шаги, углубился в догадки — отчего это? И снова думал:
«Лучше бы Ольге рассказать тогда...»
XX
Около полудня его разбудил унылый Веков; в пальто и шапке, он держался рукою за спинку кровати, тряс ее и вполголоса, монотонно говорил:
— Климков, эй, вставайте, зовут в канцелярию всех, эй, Климков,— конституцию объявили, всех агентов собирают по квартирам, слышите, Климков...
Слова его падали, точно крупные капли дождя, полные печали, лицо сморщилось, как при зубной боли, и глаза, часто мигая, казалось, готовились плакать.
— Что такое? — спросил Евсей, вскакивая с постели.
Веков уныло оттопырил губы и сказал:
— Манифест... А у нас, в охране, как в сумасшедшем доме стало... Саша — такой грубый человек — удивительно! Кричит, знаете: бей, режь! Позвольте! Да я даже за пятьсот рублей не решусь человека убить, а тут предлагают за сорок рублей в месяц убивать! Дико слушать такие речи...
Натягивая брюки, Климков задумчиво спросил:
— Кого же это убивать?
— Революционеров... А — какие же теперь революционеры, если по указу государя императора революция кончилась? Они говорят, чтобы собирать на улицах народ, ходить с флагами и «Боже царя храни» петь. Почему же не петь, если дана свобода! Но они говорят, чтобы при этом кричать — долой конституцию! Позвольте... я не понимаю... ведь так мы, значит, против манифеста и воли государя?
Голос его звучал протестующе, обиженно, ноги задевали одна за другую, и весь он был какой-то мягкий, точно из него вынули кости.
— Я туда не пойду,— сказал Климков.
— Как не пойдете?
— Так. Я сначала похожу по улицам, посмотрю — что будут делать...
Веков вздохнул.
— Конечно,— вы человек одинокий. Но когда имеешь семью, то есть женщину, которая требует того, сего, пятого, десятого, то пойдешь куда и не хочешь,— пойдешь! Нужда в существовании заставляет человека даже по канату ходить... Когда я это вижу, то у меня голова кружится и под ложечкой боль чувствую,— но думаю про себя: «А ведь если будет нужно для существования, то и ты, Иван Веков, на канат полезешь»...
Он метался по комнате, задевая за стол, стулья, бормотал и надувал щеки, его маленькое лицо с розовыми щеками становилось похоже на пузырь, незаметные глаза исчезали, красненький нос прятался меж буграми щек. Скорбящий голос, понурая фигура, безнадежные слова его — всё это вызывало у Климкова досаду, он недружелюбно заметил:
