Читать «Собрание сочинений в 25 томах. Том 9» онлайн - страница 34

Пропал я...»

Он посмотрел в окно — за стеклами трепетало и билось во тьме что-то бесформенное, испуганное; плакало, взвизгивая, хлесталось в стекла, шаркалось о стены, прыгало по крыше.

Тихонько подползла, соблазняя, осторожная мысль: «А если я скажу, что она старика удушила?» Евсей испугался этого вопроса и долго не мог оттолкнуть его от себя.

«Она меня и так и этак погубит!» — отвечал он сам себе, а вопрос все-таки неуклонно стоял перед ним и манил его куда-то.

Утром ему показалось, что Раиса забыла о печальном насилии ночи. Она лениво и равнодушно дала ему кофе, хлеба и, как всегда, полубольная с похмелья, ни словом, ни взглядом не намекнула о изменившемся отношении к нему.

Он пошел на службу успокоенный и с того дня начал оставаться на вечерние занятия, а домой возвращался медленно, чтобы приходить позднее. Ему было трудно наедине с женщиной, он боялся говорить с нею, ожидая, что Раиса вспомнит ту ночь, когда она уничтожила хилое, но дорогое Евсею его чувство к ней.

Чаще других, вместе с ним, на вечерние занятия оставался в канцелярии Яков Зарубин и начальник Евсея — седоусый Капитон Иванович, которого за глаза все звали Дудкой.

Его бритое лицо было покрыто частой сетью мелких красных жилок, издали оно казалось румяным, а вблизи — иссеченным тонким прутом. Из-под седых бровей и устало опущенных век сердито блестели невеселые глаза, говорил он ворчливо и непрерывно курил толстые желтые папиросы, над большой белой головой всегда плавало облако синеватого дыма, отмечая его среди других людей.

— Какой он важный! — сказал однажды Евсей Зарубину.

— Он — полоумный!—ответил черненький Яков.— Почти год в сумасшедшем доме сидел.

Евсей видел, что иногда Дудка вынимает из кармана своего длинного серого пиджака маленькую черную книжечку, подносит ее близко к лицу и что-то тихо ворчит, шевеля усами.

— Это у него молитвенник?

— Не знаю...

Смуглое лицо Зарубина судорожно дрогнуло, глазки вспыхнули, он покачнулся к Евсею и горячо прошептал:

— Ты к девицам ходишь?

— Нет...

— У! Идем со мной, ладно? Можно — даром, только на пару пива надо иметь двадцать пять копеек. Если сказать, что мы из полицейского правления,— пустят даром и девиц даром дадут. Нас, полицейских чиновников, боятся!

И еще более тихо, но с большим пылом и жадностью он продолжал:

— А какие есть девки! Толстые, теплые, как пуховые перины. Это самое лучшее, девки, ей-богу!.. Другая ласкает, как родная мать.

— А у тебя есть мать?

— Есть. Только я живу у тетки. У меня мать — сволочь. На содержании у мясника живет. Я к ней не хожу, мясник не велит. Один раз я пришел, а он меня ка-ак хватит ногой в зад — у!

Маленькие, мышиные уши Зарубина вздрагивали, узкие глаза странно закатывались под лоб. Судорожным движением пальцев он щипал черный пух на верхней губе и весь трепетал от возбуждения.

— Ты почему тихий? Надо быть смелее, а то задавят тебя работой. Я тоже сначала боялся, так на мне все верхом ездили. Давай будем товарищами на всю жизнь?

Он не нравился Евсею, возбуждая опасения своей вертлявостью, но Климков сказал: