Читать «Собрание сочинений в 25 томах. Том 9» онлайн - страница 33

Максим Горький

Он часто бил Климкова, и хотя не больно, но его удары были особенно обидны, точно он бил не по лицу, а по душе. Особенно нравилось ему бить по голове перстнем,— он сгибал палец и стукал тяжелым перстнем так, что получался странный, сухо щелкавший звук. И каждый раз, когда Евсей получал удар, Раиса, двигая бровями, пренебрежительно говорила:

— Полноте, Доримедонт Лукич, не надо...

— Н-на! Что он — расколется от этого? Надо же его учить...

Раиса похудела, под глазами у пео явились сипие круги, взгляд стал еще более неподвижен и туп. В те вечера, когда сыщика не было дома, она посылала Евсея за водкой, глотала ее маленькими рюмками и потом что-то рассказывала ему ровным голосом, запутанно и непонятно, часто останавливаясь и вздыхая.

Ее большое тело распускалось, постепенно она расстегивала пуговицу за пуговицей, развязывала тесемки и, полураздетая, разваливалась в кресле, точно перекисшее тесто.

— Скучно мне,— говорила она, мотая головой,— скучно! Был бы ты красивее или хоть старше, развлекал бы меня. Ах, какой ты ненужный...

Евсей молча опускал голову, сердце его обливалось жгучим холодом обиды.

— Ну, что ты вянешь, чего никнешь? — слышал он тоскливые жалобы.— Другие в твои годы уже давно девиц любят, живым живут.

Иногда, выпив водки, она привлекала его к себе и тормошила, вызывая в нем сложное чувство страха, стыда и острого, но несмелого любопытства. Он плотно закрывал глаза, отдаваясь во власть ее бесстыдных и грубых рук молча, безвольно, малокровный, слабый, подавленный обессиливающим предчувствием чего-то страшного.

— Ступай, спи! Ах ты, боже мой! — восклицала она, брезгливо отталкивая его. Он уходил от нее в прихожую, где спал, и всё более отдалялся внутренно, понемногу теряя свое бесформенное, тепленькое чувство к ней. Лежа в постели, налитый обидой и острым, неприятным возбуждением, слышал, как Раиса густым, воркующим голосом пела задумчивую песню, всегда одну, и — звенит стекло бутылки, стукаясь о рюмку...

Но однажды, темною ночью, когда в стекла окна около постели Евсея с визгом хлестали тонкие струи осеннего дождя, Раисе удалось разбудить в подростке нужное ей чувство.

— Вот так! — говорила она, пьяно посмеиваясь.— Теперь ты — мой любовник! Видишь, как это хорошо,— а?

Он стоял у постели с дрожью в ногах, в груди, задыхаясь, смотрел на ее огромное мягкое тело, на широкое, расплывшееся от усмешки лицо. Ему уже не было стыдно, но сердце, охваченное печальным чувством утраты, обиженно замирало, и почему-то хотелось плакать. Он молчал, печально ощущая, что эта женщина чужда, не нужна, неприятна ему, что всё ласковое и хорошее, лежавшее у него в сердце для нее, сразу проглочено ее жадным телом и бесследно исчезло в нем, точно запоздалая капля дождя в мутной луже.

— Будем мы с тобою Доримедошку надувать, свинью,— иди сюда!

Он, не смея отказаться, подошел. Но теперь женщина уже не могла победить в нем неприязни к ней» Она долго тормошила его и обидно смеялась над ним, потом, грубо оттолкнув от себя его костлявое тело, выругалась и ушла.

Когда Евсей остался один, то безнадежно подумал: «Теперь она меня изведет,— она припомнит мне это!