Читать «Собрание сочинений в 25 томах. Том 9» онлайн - страница 120
Максим Горький
Они ему кричат:
— Еретик рыжий!
А он — свое.
— Оттого,— говорит,— дьявол и пишется рогат и козлоног, что он есть скотское начало в человеке.
Лучше всего о Христе Ларион говорил: я, бывало, плакал всегда, видя горькую судьбу сына божия. Весь он — от спора в храме с учеными до Голгофы — стоял предо мною, как дитя чистое и прекрасное в неизреченной любви своей к народу, с доброй улыбкой всем, с ласковым словом утешения,— везде дитя, ослепительное красотою своею!
— И с мудрецами храма,— говорил Ларион,— как дитя, беседовал Христос, оттого и показался им выше их в простой мудрости своей. Ты, Мотя, помни это и старайся сохранить в душе детское твое во всю жизнь, ибо в нем — истина!
Спрашивал я его:
— А скоро опять Христос придет?
— Скоро уже! — говорит.— Скоро,— слышно, что люди снова ищут его!
Вспоминая теперь Ларионовы слова, кажется мне, что видел он бога великим мастером прекраснейших вещей, а человека считал неумелым существом, заплутавшимся на путях земных, и жалел его, бесталанного наследника великих богатств, богом ему отказанных на сей земле.
У него и у Савелки одна вера была. Помню, икона чудесно явилась у нас на селе. Однажды рано утром по осени пришла баба до колодца за водой и — вдруг видит: во тьме на дне колодца — сияние. Собрала она народ, земский явился, поп пришел, Ларион прибежал, спустили в колодезь человека, и поднял он оттуда образ «Неопалимой купины». Тут же начали молебен служить, и решено было часовню над колодцем поставить. Поп кричит:
— Православные, жертвуйте!
Земский тоже приказывает и сам трешницу дал. Мужики развязали кошели, бабы усердно холсты тащат и всякое жито, по селу ликование пошло, и я был рад, как в день светлого Христова воскресения.
Но еще во время молебна видел я, что лицо Ларионове грустно и не смотрит он ни на кого, а Савелка, словно мышь шныряя в толпе, усмехается. Ночью я ходил смотреть на явленную: стояла она над колодцем, источая дыму подобное голубовато-светлое сияние, будто некто невидимый ласково дышал на нее, грея светом и теплом; было и жутко и приятно мне.
А пришел я домой, слышу — Ларион грустно говорит:
— Нет такой божьей матери!
И Савелка тянет, смеясь:
— Я зна-аю! Чай, Моисей-то задолго до Христа был! Каковы жулики? Чудо, а? Ах вы, чудаки!
— В тюрьму бы за это и земского и попа! — тихотихо говорит Ларион.— Чтобы не убивали они, корысти своей ради, бога в людях!
Я чувствую — неприятен мне этот разговор, и спрашиваю с печи:
— Вы про что говорите, дядя Ларион?
Замолчали они, шепчутся оба, видимо, обеспокоились. Потом Савелка кричит:
— Ты — чего? Сам на людей жалуешься — дураки, и сам же, без стыда, дурака делаешь из Матвейки? Зачем?
Подскочил и говорит мне:
— Гляди, Мотька, вот — спички! Вот — я их растираю в руках... Видишь? Гаси огонь, Ларион!