Читать «Семь месяцев саксофона» онлайн - страница 28

Миша Ландбург

Жар воспалённых глаз и измученный мозг – они ещё в ночи, которая была ко мне доверчива и терпелива, а я платил ей тем, что пытался хорошо и честно думать.

Настойчиво сверлили слова Колдуна: «Чем жизнь сложнее – тем она понятнее», – и к утру меня вдруг осенило: «Чем жизнь понятнее – тем она проще!..»

Ночь была замечательной; я прекрасно поговорил с собою, но ночь ушла, как всё в этом мире уходит, а завтра я буду снова лежать на бескрайнем матрасе и маяться, потому что рядом со мной не будет женщины, и моё страждущее мужское наполнится кровью, набухнет, напряжётся, задрожит, грозя вырваться наружу.

«………!» – сорвётся с моих губ, и, достав коробочку транзистора, я буду слушать саксофон, который заскулит обиженной собакой. Как просто: ночь ушла, мама ушла, Зина ушла, моя новая выставка в кафе «Будьте здоровы!» шикарно провалилась. Просто…

***

– О чём думаешь? – молча спрашивает Мима.

– О жизни.

– Не стоит.

– Жизнь не стоит?

– Она – стоит; думать о ней не стоит.

***

Знать бы, о чём думает в тюремной камере Колдун. Может быть, о стакане горячего чая или о наступившей осени, или о старых ноющих костях? А охранники тюрьмы о чём думают? А наши министры? А о чём думает могильщик, стоя перед вырытой с вечера ямой, которая теперь наполнилась гнилой водой с вдруг выплывшими наверх белыми червями?

***

– Думаешь ни о чём? – молчит Мим.

– Пытаюсь…

– Ни к чему. Думать ни о чём – невозможно…

– Отчего ты у меня такой умный? – спрашиваю.

– С кем поведёшься, того и … – думает Мим.

***

Продолжаю думать о могильщике в высоких резиновых сапогах; о ведре, которым он черпает из ямы воду; о том, как грубо, но вовсе не злобно выругается, постучав кулаком по своей давно уже затвердевшей, негнущейся пояснице, а потом, после того как он уложит в землю безвольное тело, чья-то горячая, взволнованная рука протянет ему бумажки денег, которые он, в свою очередь, переложит в ладонь своей набожной супруги.

«Такова жизнь!» – все судорожно хватаются за эти слова, словно лишь только в них заключён тот единственно верный ответ, который может утешить, смирить…

***

– Люди – грешны, – думает Мим, – но не их в том вина; ибо всё – от Бога!

– Все ли? – говорю я.

– Бог – во всём и повсюду…

– Даже в кастрюле с супом?

– Разумеется! И в кастрюле…

– Если бы так, – говорю я.

Мим молчит. Он всегда молчит кстати.

***

«Счастливым должно быть совестно! – сказал Колдун. – Твоя мама искала жизнь не счастливую, а свою…»

***

Отворачиваюсь от окна.

На треугольном столике Лица… Я ухватился… Мама, знай – я не отступлю!..

***

– Думай! – молчит Мим. – А главное – болей.

– Болеть необходимо?

– В твоём деле боль – главное.

– Разве не тонна исписанных карандашей – главное?

– Главное – болеть.

– Чтобы жар?

– Чтобы бред! И думай…

– Выходит, бредовые мысли…

– Чтобы жизнь своя…

– Верно, Мим, своя…

***

Устав от прогулок по тёмным крышам, туманы расползаются, окна в домах под вспышками электрических лампочек веселеют, уши улавливают звонкие выдохи вскипающих чайников. Потягиваюсь. Думаю о том, не укатить ли в посёлок, где в тишине светлых теплиц Кучерявый выращивает волшебные цветы. Конец света: Кучерявый выращивает цветы!