Читать «Санкт-Петербургские вечера» онлайн - страница 51

Как видите, г-н кавалер, я в состоянии слегка уменьшить число этих «почтенных имен», о которых вы упоминали. Впрочем, не стану отрицать: мне приходилось встречать некоторые из них среди защитников «сенсибилизма» (это слово, или какое-нибудь другое, получше, уже стало необходимым) — но признайтесь, не случалось ли вам по несчастью или по слабости оказываться в дурной компании? В таком положении, как известно, вам можно посоветовать только одно: уходите — и пока вы этого не сделаете, над вами позволено с полным правом смеяться (чтобы не сказать хуже).

Если вы, г-н кавалер, окажете мне честь, избрав меня вашим проводником в данной области философии, то после этого небольшого вступления я отмечу следующее обстоятельство: все споры о происхождении идей остаются полнейшей нелепостью до тех пор, пока не решен вопрос о сущности души. Позволят ли вам на суде требовать наследства как родственнику, если не доказано, что вы таковым являетесь? Но ведь точно так же, господа, и в философских дискуссиях существуют вопросы, которые юристы назвали бы преюдициальными: они непременно должны быть разрешены, прежде чем можно будет перейти к прочим проблемам. И если прав был почтенный Тома^(,06) в следующем прекрасном стихе: L’homme vit par son ame, et Tame est la pensee, то этим уже все сказано, ибо если мышление есть субстанция, то спрашивать о происхождении идей — все равно что спрашивать о происхождении происхождения. Но вот появляется перед нами Кондильяк и сообщает следующее: «Я буду заниматься исследованием человеческого разума, но не для того, чтобы познать его природу — это было бы слишком дерзким предприятием, — а лишь ради изучения его действий». Не дадим же себя одурачить этой притворной скромностью! Всякий раз, когда вы видите, как философ прошлого века почтительно склоняется перед какой-либо проблемой и уверяет нас, что «вопрос этот превосходит силы человеческого разума», что «сам он ничего не станет делать для его решения» и т. п. — не сомневайтесь: он, напротив, страшится ясности этой проблемы (слишком для него очевидной) и спешит увильнуть в сторону, чтобы оставить за собой право мутить воду. Я не знаю ни одного из этих господ, кому вполне подобало бы священное звание порядочного человека. Сейчас перед нами характерный пример: зачем же лгать? зачем говорить, что вовсе не хочешь высказываться с определенностью о природе души — и при этом совершенно недвусмысленно выражать свое мнение по решающему пункту проблемы, утверждая, что идеи приходят к нам через чувства, а ведь это явным образом изгоняет мышление из разряда субстанций! Но я не вижу, чем же вопрос о природе мышления труднее вопроса о его происхождении, за который берутся с таким бесстрашием. Можно ли представить себе мысль как акциденцию немыслящей субстанции? Или вообразить мысль-акциденцию познающей себя самое и мыслящей о своей лишенной мысли основе? — вот истинная проблема, сформулированная в двух различных вариантах, и что до меня, то я не вижу в ней ничего обескураживающего. Но, в конце концов, каждый волен обойти ее молчанием, — только при этом он должен честно признать и даже предуведомить нас в оглавлении всякого сочинения «О происхождении идей», что предложенное читателю сочинение есть не более чем простая игра ума, некая воздушная гипотеза: ведь сам этот поставленный в сочинении вопрос нельзя всерьез рассматривать, пока не решен предыдущий. Но такое заявление в предисловии к книге не слишком бы способствовало ее успеху, и тот, кто знаком с этим разрядом писателей, не станет ожидать от них подобного проявления порядочности.