Читать «Санкт-Петербургские вечера» онлайн - страница 28

Вследствие того же заблуждения языки этих дикарей были приняты за языки исконные, между тем они не могут быть ничем иным, кроме как обломками более древних языков, разрушенных (если можно так выразиться) и испорченных, — как и те люди, которые на ннх говорят. В самом деле, всякое вырождение отдельного человека или целого народа тотчас же дает о себе знать строго пропорциональной деградацией языка.² Да и как бы мог человек лишиться какой-либо идеи или хотя бы верного ее понимания, не утратив при этом слова или точного значения слова, эту идею выражающего? И напротив, как бы мог он начать мыслить больше или лучше, не проявив это тотчас в языке?

Таким образом, существует первородная болезнь — как есть первородный грех, и в силу этой первоначальной порчи мы подвержены всем видам физических страданий в целом, подобно тому как в силу той же причины подвержены мы всем видам греха и порока в целом. У этой первородной болезни нет, следовательно, особого имени. Она представляет собой способность испытывать всякого рода страдания, — как первородный грех есть лишь способность совершать всякого рода преступления. Аналогия, таким образом, выходит полная.

Но ведь существуют и другие болезни, подобно тому как есть первородные прегрешения второго порядка. Иначе говоря, некоторые прегрешения, совершенные определенными лицами, могли повлечь за собою новую, более или менее значительную порчу и передать потомству в той или иной степени как эти пороки, так и болезни. Не исключено, что подобные великие злодеяния более невозможны; тем не менее ясно, что общий принцип остается в силе и что христианская религия доказала свою причастность величайшим тайнам, когда обратила главную свою заботу и всю свою учительную и законодательную власть на то, чтобы упорядочить размножение человека сообразно божественному закону, — дабы воспрепятствовать гибельной передаче пороков и болезней от отцов к детям. И если я рассуждал, не проводя различия между болезнями, которым мы обязаны собственным прегрешениям, и теми, которые достались нам из-за порочности наших отцов, то вина моя невелика, ибо, как я только что сказал, все они поистине лишь наказания за преступление. Только эта наследственность и шокирует поначалу человеческий рассудок, но — пока мы не обсудим все это более подробно — давайте довольствоваться общим правилом, сформулированным мною в самом начале: любое существо, способное к размножению, может произвести на свет лишь подобное себе создание. И здесь, г-н сенатор, обращаюсь я к вашей интеллектуальной совести: если человек совершает известное преступление или целый ряд преступлений, способных исказить в нем моральное начало, то ведь вы ясно понимаете, что порча эта может передаваться по наследству — точно так же, как очевидна для вас наследственность такой порчи, как золотуха или сифилис. Впрочем, мне нет никакой нужды обращаться к наследственным болезням. Если угодно, можете рассматривать все сказанное на этот счет как отступление, остальное же сохраняет всю свою силу. Когда же вы сведете воедино предложенные мною соображения, у вас, надеюсь, не останется сомнений в том, что если страдает невинный, то лишь в качестве человека, и что громадное большинство несчастий падает на преступление, — а этого мне достаточно. Теперь же...