Читать «Русская Дания» онлайн - страница 90

– Так это ж я! – прокомментировал Распупин, увидев свой портрет на плакате.

– А как еще! Вы все люди на одно лицо!

– Ну, у кого лицо, а у кого и морда!

– Эй, бородатый, снимай сапоги.

– Последние ж сапоги, черти! – заорал Распупин.

– Ничего, переживешь.

Распупин нехотя снял сапоги и выпрямился.

– Ну, что скажешь? – явно не копыта.

– Копытами и не пахнет! Давай, надевай сапоги и следуй за мной, – сказал надзиратель Распупину.

Не тут-то было. Распупин схватил сапоги и бросил их в чертей, причем так лихо, что одного из них он уложил наповал, а второй устоял на месте, после чего с дубинкой наголо бросился на него. К несчастью для Распупина этот, что выжил, задудел что есть мочи в свой рог, которые как правило носят с собой надзиратели, и на сигнал сбежались ближайшие охранники здешнего правопорядка.

– Сапогом череп раскроил!

– Отмучался, черт!

– Бей его!

Тут из самого темного угла камеры, темноту которого не мог разглядеть глаз человеческий, в отличие, скажем, от чертовского зрачка, выступил какой-то амбал, больше похожий на силуэт горы в закатном солнце, со словами: «черт черту – друг, товарищ и брат!»

– черт черту – надзиратель! – ловко подсадил его один из надзирателей, но амбала это не очень-то смутило.

В его движении угадывалась угроза, отчего надзиратели немного опешили, но, оттого еще более разозлившись, переглянулись, навострили свои дубинки, вилы, палки, ножи, ножницы, секаторы для садовых растений, рогатки, стеклянные трубочки, титановые лопаты и так далее и всей братией пошли в наступление.

В то же время, черти-заключенные из соседних камер начали неистово гадить себе под ноги, чтобы надзирателям хоть как-то испортить жизнь. Вся эта субстанция нагло стекалась сотрудникам под ноги, вследствие чего последние неуклюже поскальзывались на этом бульоне и разбивали свои рогатые черепа. Амбал – сокамерник Распупина добивал тех, кто оставался в живых, а Распупин, воспользовавшись ситуацией, залез к нему на шею.

– Бежим к выходу! Мы должны бежать! – кричал он ему на ухо.

– Сначала мы освободим других, – и скинул Распупина.

Из тех камер, которые удалось открыть, наружу немедленно вываливалось все их живое содержимое, словно консервы из плотно упакованной банки, и растекалось по башне тюрьмы. Последняя теперь поистине превратилась в один большой, шумный муравейник. И если раньше там не было тихо, то теперь общий шум приобрел некоторое доминантное звучание – сработала тревога.

– Иннокентий! Иннокентий! – кричал амбалу Распупин, узнав в нем, наконец, старого знакомого, – Иннокентий! Кеша! Это же я – твой товарищ – Распупин! – до амбала в толпе заключенных было трудно докричаться, да и добраться не просто, но, когда расстояние между ними сократилось, то Распупин железной хваткой вцепился в его руку и по-отечески добро, но сурово ему прикрикнул, – Иннокентий! Ты что, оглох! Я тебе битый час ору!