Читать «Растоптанные жизни» онлайн - страница 28

Но для полного впечатления я забыла хоть раз крикнуть и вспомнила об этом только тогда, когда услышала под окном голос Бочкова: «Молчит, сволочь, знает, что виновата».

Затем Бочков вошёл и сказал: «Хватит, ребята, она и так это запомнит».

«Концерт» был окончен; все разошлись.

В бараки войти было невозможно, там были сплошные камни, заключённые, вконец измученные, сидели на улице, ожидая дальнейших событий.

В лагерь приехал старший следователь МГБ из Москвы. Гладко прилизанная голова, с длинным птичьим лицом, в гражданском костюме, он взялся за дело очень рьяно. Он вызвал меня и Нюсю и сказал, что мы обязаны назвать зачинщиков забастовки, кто и как начал бунтовать людей.

Мы с Нюсей сидели молча, никак не реагируя на его слова.

Он, снова и снова повторяя свои требования, грозил нам, что «применит всю свою мощь», и упираться нам нет никакого смысла.

На наше упорное молчание и насмешливый взгляд он отвечал градом ругательств.

Мы молчали. Вдруг Нюся, притворившись дурочкой (зная отлично, что такие типы своих фамилий не называют), спросила его: «Цэ вы гражданын Крэтын? Кажуть, що крэтын до нас прыйихав». Сказала она это на украинском языке, но он понял эту игру слов и заорал во всю глотку:

— В Курган, в закрытую тюрьму, там заговорите!

Курганская закрытая тюрьма

Закрытую тюрьму в Кургане мы знали по слухам. В эту тюрьму посылали неисправимых убийц и особо опасных уголовников на верную смерть. Живым оттуда уже никто не возвращался. Там режим был тщательно продуман для вернейшей гибели заключённых.

Как правило, политических туда не посылали, но старший следователь МГБ с гладко прилизанной головой нас с Нюсей отправил в эту тюрьму, сроком на один год, за то, что мы «не помогли следствию».

1 августа 1954 года мы с Нюсей прибыли в Курганскую закрытую тюрьму.

На нас надели полосатые (зелёное с серым) юбки до полу, такие же кофты и ботинки, приблизительно 44 размера. К этому костюму обязательно полагался головной убор типа пилотки. Когда «обмундировка» была закончена, мы посмотрели друг на дружку — и никак не могли удержаться от душившего нас смеха.

Нас привели в камеру, где сидело одиннадцать женщин, но выглядели они, как выглядят чудовища из пещер: никаких человеческих признаков в них не было. Это были обречённые на медленную смерть уголовницы, на совести которых лежал не один десяток убийств.

Я слышала про такую категорию людей в Советском Союзе, но никогда не могла себе представить, что они так выглядят, что можно довести людей до такого состояния. На прогулки их не выпускали, так как, выходя из камеры, они бросались на надзирателей, стараясь отобрать у них курево. Людей из нашего круга, то есть политических заключённых, они никогда не видели. С детских лет они содержатся в тюрьмах и не имеют никакого представления о жизни вне тюрем.

Когда мы вошли в камеру, они потеряли дар речи от неожиданности. На несколько минут воцарилась мёртвая тишина, затем старшая из них (кстати, тоже Люба, моя тёзка) спросила нас: