Читать «Психоэкология реальности. Русское бардо» онлайн - страница 126

Александр Александрович Бухтояров

И как только я достигаю в своём желании силы, я его понимаю. Точно так же, как, достигнув силы, легко отрываю себя от земли и лечу над ней.

Это понимание рождает синхронизмы наших сознаний. Синхронизмы становятся Третьим. Сказано: "Там где есть два верящих в Меня, я среди вас — Третий".

Человек не может говорить с другим человеком иначе, чем через Третьего. Это стало особенно понятным после открытия Виртуального мозга. А значит, говоря с человеком, мы говорим с Богом и через Бога. Понять друг друга иначе, чем через Бога, человеку не дано.

Однако Третий, присутствующий в режиме "один к одному", хрупок и несложен. Куда интереснее ощутить себя в режиме "каждый к каждому". Для этого я переношу своё внимание на каждого члена группы. И каждый поступает так же. Создаётся куда более сложная конструкция, которая является рукотворным мозгом группы. Как только это мне удаётся, я оказываюсь подключённым к мощной виртуальной информационной конструкции. И это броском выводит моё сознание на новый этаж: восприятия. Я начинаю чувствовать свою протяжённость во времени, событиях, сознании, смыслах и чувствах. Я родился не вчера. И умру не завтра. Если о смерти и рождении имеет смысл говорить вообще. Я без труда ощущаю свой веер воплощений и обретаю ещё один этаж синхронизмов. Этот этаж отстранён от чувственности. В нём присутствует только высоко духовное начало, опыт Высшего тела, пронесённый через тысячелетия.

Я легко продвигаюсь во времени и воплощениях, как маг, пришедший к Пределу.

Подо мной — пустыня Земли, надо мной — пустыня неба. Я недвижим в тишине. Но внутри — потоки мгновенных энергий и мгновенного внутреннего действа. Я вышел на поединок со смертью. Фиксирую состояние "маг, готовый к прыжку".

— Фрагмент в обыденном:

Некогда единый образ мира учёные со временем раздробили на мелкие фрагменты. Погружённый во фрагмент не в состоянии увидеть целое. А человек по природе целостен. Дробя образ мира, мы дробим человека, так как внутренние информационные потоки соответствуют внешним [подробнее — А.М. Степанов]. Наглядно это состояние внутреннего мира человека чётко схвачено художником и мыслителем Марком Гресь в его гравюре "Смерть Гулливера".

Разобранный на запчасти Гулливер выглядит как чудовищное нагромождение фрагментов. Когда-то из наук выделилась философия. Она взяла на себя задачу связывания, обобщения исследований. Делаться это стало глубоко научным методом притягивания наук друг к другу за уши, как отец-родитель притягивает шкодливых детей. Но дети выросли, и уши либо выскользнули, либо оторвались.

Науки остались сами по себе. А философия стала наукой об ушах. Поскольку это никому не надо, стала существовать за счёт бюджета. Но существующий за счёт бюджета учёный-гуманитарий не может создать ничего, кроме теории всеобщей халявы.

Первое же столкновение с конкретной человеческой аудиторией и конкретным человеком становится демонстрацией его, этого учёного, ненужности. Об этом — рассказ В. Шукшина "Срезал".

На следующий, наступивший век перед человеком, как Родом, стоит задача, противоположная той, которая была в веке минувшем. Гулливера предстоит собрать воедино и оживить. И тогда Гресь нового времени нарисует картину "Воскрешение Гулливера".

— Фрагмент в ИСС:

Я — Гулливер. Занемогший. Предо мной — масса озабоченных лилипутов. Настраиваюсь на них. И — о ужас! — я не нахожу ни одного, кто бы мог подумать обо мне, как о едином существе. Никто из них просто не дорос до этой мысли. Я для них — чужеземная, инопланетная машина, которую они собрались разбирать, но боятся подходить, пока она работает.

Их глаза смотрят в мои, но лишь с целью прикинуть, какие устройства надо подготовить для их выковыривания из глазниц. Остальные в деловом азарте примеряются к другим частям тела.

Но не так ли и я, Гулливер, относился к громаде явленного мне мира?

И аз воздам.

Итак, функция собирания человека не по плечу ни философии как матери наук, ни её измельчавшим деткам. Они создали такую информационную среду обитания, в которой царствует сознание работника пилорамы и пилорама как инструмент познания. "Ленин был из породы распиливающих, обнажающих суть вещей" (Е. Евтушенко).

Зрелым в этой среде считается человек, способный спилить дерево и не способный понять другого, тоже что-то пилящего. Задача воскрешения — в обратном. Нужен человек, способный понять другого и не способный спилить дерево. И среда обитания, в которой человек растёт от понимания себя к пониманию другого. И от понимания другого к пониманию того, кого мы раньше собирались расчленить.