Читать «Преступления страсти. Коварство (новеллы)» онлайн - страница 155

Итак, начался роман Мазепы и Терезии Фальбовской. Любовники переписывались, изливались в чувствах, назначали друг другу тайные свидания. Но нет ничего тайного, что не стало бы явным!

За парочкой всегда следят Глаза чужие… мог бы ад Быть полюбезней… но навряд Был сатана тут виноват.

Слуги были им на посылках, но не зря ведь говорят, что слуги – это враги своих хозяев… Впрочем, самому Фальбовскому тут как раз не на что было жаловаться. Кто-то из них нашептал мужу о том, что пани Терезия слишком часто принимает у себя соседского молодого пана, и все как-то так выходит, что в отсутствие мужа…

Пан Фальбовский начал потихоньку присматриваться к происходящему. Как-то раз, выехавши из дома, увидел он своего служителя, едущего невдалеке. Пан остановил его и узнал, что служитель везет от своей госпожи к Мазепе письмо. Разумеется, письмо было отнято и прочитано. Терезия извещала Мазепу, что мужа нет дома, вернется он не скоро, – и приглашала приехать к ней.

Фальбовский был хитер и отменно умел владеть собой. Он велел служителю ехать к Мазепе, отдать письмо, получить ответ и с ним явиться к нему на дороге. Сам Фальбовский расположился тут же ожидать возвращения слуги.

Через некоторое время у него в руках был ответ Мазепы, радостно извещавшего, что он едет к возлюбленной тотчас.

Представьте же, как был взбешен Наш гордый непреклонный граф! И он, по совести, был прав: Боялся он, чтоб наша связь В потомстве не отозвалась; Бесился, что запятнан герб, Что родовая честь ущерб Несет, что древняя семья Вся происшествием таким Оскорблена с главой своим: Он твердо верил, что пред ним Склонен весь мир, и первый – я. Ах, черт! С пажом! Будь то король, – Ну что ж, куда ни шло, – изволь! Но паж! Сопляк!.. Я гнев понять Мог – но не в силах описать!..

Фальбовский дождался Мазепу при дороге, и был он, конечно, не один. Когда незадачливый влюбленный поравнялся с графом, за поводья его коня схватился десяток рук.

Фальбовский приблизился к всаднику, которого уже стащили наземь, и показал его злополучное письмо к Терезии.

– Ну и сколько раз ты, сучий потрох, нахоженной дорожкой хаживал? – спросил с угрозой.

Ради Терезии смирил гнев Мазепа, не ответил на оскорбление и буркнул только, что едет в первый раз.

– Много ли раз, – спросил Фальбовский у слуги, – был этот пан без меня?

– Сколько у меня волос на голове, – ответил наглый холоп, обладавший пышной чуприною.

Тогда Фальбовский приказал раздеть Мазепу донага, посадить верхом на его же лошадь лицом к хвосту и привязать. Потом лошади дали несколько ударов кнутом и выстрелили у нее над ухом. Лошадь понеслась во всю прыть домой через кустарники, и ветви сильно хлестали Мазепу по обнаженной спине… Но обратимся вновь к Байрону:

Коня сюда! – Ведут коня. Нет благородней скакуна! Татарин истый! Лишь два дня, Как был он взят из табуна. Он с мыслью спорил быстротой, Но дик был, точно зверь лесной, Неукротим: он до тех пор Не ведал ни узды, ни шпор. Взъероша гриву, опенен, Храпел и тщетно рвался он, Когда его, дитя земли, Ко мне вплотную подвели. Ремнем я был к его спине Прикручен, сложенным вдвойне; Скакун отпущен вдруг, – и вот, Неудержимей бурных вод, Рванулись мы – вперед, вперед! Вперед! – Мне захватило грудь. Не понял я – куда наш путь. Бледнеть чуть начал небосвод; Конь, в пене, мчал – вперед, вперед! Последний человечий звук, Что до меня донесся вдруг, Был злобный свист и хохот слуг; Толпы свирепой гоготня Домчалась с ветром до меня. Я взвился в ярости, порвал Ремень, что шею мне сжимал, Связуя с гривою коня, И на локтях кой-как привстал, И кинул им проклятье. Но Сквозь гром копыт, заглушено, К ним, верно, не дошло оно. Досадно!.. Было б сладко мне Обиду им вернуть вдвойне!.. Вперед, вперед – мой конь и я – На крыльях ветра! След жилья Исчез. А конь все мчался мой, Как в небе сполох огневой, Когда мороз, и ночь ясна, Сияньем северным полна. Ни городов, ни сел, – простор Равнины дикой, темный лес Каймой, да на краю небес Порой, на смутном гребне гор, Стан башни: от татар они Хранили степь в былые дни… Был сер и дымен небосвод; Унылый ветр стонал порой, И с ним бы стон сливался мой, Но мчались мы – вперед, вперед – И глох мой вздох с моей мольбой. Лил ливнем хладный пот с меня На гриву буйную коня, И, в ярости и страхе, тот, Храпя, все длил безумный лет. Порой казалось мне, что он Скок замедляет, изнурен; Но нет, – нетрудной ношей был Мой легкий стан для ярых сил; Я шпорою скорей служил: Лишь дернусь, боли не стерпев В руках затекших, – страх и гнев Коню удваивают пыл; Я слабо крикнул, – сгоряча Рванулся он, как от бича: Дрожа при каждом звуке, он За трубный рев мой принял стон. Ремень мне кожу перетер Меж тем, и кровь текла по нем, И в горле сдавленном моем Пылала жажда, как костер.