Читать «Последняя из единорогов» онлайн - страница 126

Питер Сойер Бигл

Когда телега перестала уж слишком прыгать и трястись, я поняла, что мы свернули на Королевский тракт, а услышав, как жуют и неторопливо беседуют коровы, спрыгнула на дорогу. Постояла немного, отряхиваясь от пушинок и комочков шерсти, глядя на уезжавшую от меня телегу дяди Амброза. Никогда не бывала я так далеко от дома сама по себе. Никогда – так одинока. Ветерок гладил сухой травой мои лодыжки, и куда мне идти, я не знала.

Не знала даже имени короля – ни разу не слышала, чтобы его называли не «королем», а как-то иначе. Впрочем, я знала, что живет он не в Хагсгейте, а где-то рядом, но ведь, когда едешь в повозке, «рядом» – это одно, и совсем другое, когда идешь пешком. И еще я все думала о моей семье, как она проснулась и ищет меня повсюду, а посмотрев на пасшихся коров, мигом проголодалась, да только весь сыр был уже съеден мной в телеге. Я пожалела, что у меня нет с собой пенни – не для чтобы купить что-нибудь; нет, просто я подбросила бы монетку, и она сказала бы, куда повернуть, направо или налево. Я попыталась проделать это с плоскими камушками, однако едва они падали на землю, как я уже не могла их отыскать. И в конце концов пошла налево – не по какой-нибудь там причине, а просто из-за того, что носила на пальце левой руки серебряное колечко, которое подарила мне мама. Опять же туда и тропка шла, и я подумала, что, пожалуй, обогну Хагсгейт, а потом уж и придумаю, что делать дальше. Ходунья я хорошая. Где угодно пройду, дайте только срок.

Все же по настоящей дороге идти легче. Тропка в скором времени скончалась, мне пришлось пробираться между деревьями, которые росли очень тесно, а затем через колючие заросли, набившие в мои волосы шипов и исколовшие в кровь руки. Я устала, вспотела и почти плакала – почти, – а стоило присесть, чтобы передохнуть, как по мне принимались ползать всякие жучки и не знаю уж кто. Но потом я услышала, как неподалеку журчит вода, и мне сразу так захотелось пить, и я пошла на эти звуки. Вернее сказать, поползла на карачках, обдирая колени и локти – ну ужас что такое.

И вот он, поток – не такой уж и поток; по правде сказать, кое-где вода мне едва до лодыжек доходила, но я ему так обрадовалась, что, можно сказать, обняла его и расцеловала, плюхнулась на живот и зарылась в него лицом, совершенно как в старый, вонючий мех Мальки. Выпила столько воды, сколько в меня влезло, а после села на камень и позволила крошечной рыбке поклевывать мои приятно прохладные ступни, и солнцу греть плечи, и ничего не думала о грифонах, о королях или о моей семье – ни о чем.

Голову я подняла, лишь когда услышала, как где-то немного вверх по течению пофыркивают лошади. Они играли с водой, как это принято у лошадей, – пускали, точно дети, пузыри. Простые старые рабочие коняги, один гнедой, другой мышастый. С мышастого всадник слез и теперь осматривал его левую переднюю ногу. Разглядеть наездников как следует я не могла – оба были в простых темно-зеленых плащах и в штанах, до того изношенных, что и цвета не разберешь, – а потому не знала, что один из них женщина, пока не услышала ее голос. Приятный голос, низкий, как у Шелковой Джоан, леди, о которой мать мне даже вопросов никаких задавать не разрешает; впрочем, было в нем и что-то резкое, такое, точно она могла, если захочет, крикнуть ястребом. Она сказала: