Читать «По велению Чингисхана» онлайн - страница 725

– Ну нет уж! Человек не сурок, боящийся далеко отойти от своей норы, и не птица, каждый год возвращающаяся к своему гнезду… Ему отдан весь мир, и где человеку хорошо, где ему воздают должное – там и настоящая его родина! – слышится в ответ и собственный его задиристый голос, исполненный всяческих упований безрассудной молодости. – На земле немало мест, где могут пригодиться наши способности. Добрый молодец не должен прозябать в безвестности – он должен состояться любой ценой и стать тем, кем ему уготовлено стать провидением!

– Глупец… Может, там, в чужой стороне, и действительно тебя оценят лучше, чем здесь, примут охотно – но для чего? Чтобы выжать из тебя все соки, попользоваться способностями твоими, будут возносить тебя на все лады. Чтобы твоей силой сокрушить своих врагов, будут назначать на высокие должности, давать награды… Ты будешь радоваться, тешить свое самолюбие, но хвала чужих людей никогда по-настоящему не затронет твоего сердца, и ты не испытаешь высшего удовлетворения, какое дает служение своей родине, народу своему… Ты наемником будешь, а значит, не вполне свободным – но где ты видел мужское счастье без свободы?..

И это правда… Как, оказывается, был прав умница Байталай. Действительно, никакие восхваления здесь не достигают его сердца, а в чужой и прекрасной земле, благополучной ныне и, можно сказать, впервые счастливой за многие столетия, чужое счастье не передается, не ложится на душу ему. И не свободен: объяви он этому народу, что хочет уйти на покой, уехать на родину, – его не отпустят. Местная знать, за исключением немногих верных соратников, с радостью бы избавилась от него в расчете на передел власти, но не народ…

До того, что понял тридцатилетний Байталай, он дошел лишь на склоне жизни, сгорбившись от старости…

Если б тогда Илдэгис не сбежал, остался дома, вряд ли его назначили бы даже главой какого-нибудь глухого улуса. Но жизнь в этом сложном, многообразном и жестоком мире, ее счастье или несчастье, успехи или неудачи не измеряются лишь одними чинами и знатностью, размерами богатства. Да, когда был молод, глаза ему застили сияние золота и славы, туманили мозг самые разные страсти, оттого и не видел многое истинное, не мог разобраться. И только теперь, состарившись и перевернув, наконец, монету жизни, Илдэгис увидел ее обратную сторону и все заново переосмыслил, все увидел другими глазами. А чего бы проще, казалось, перевернуть ее раньше, вовремя…

Чем могущественнее, величественней правитель, тем больше врагов, недоброжелателей и завистников наблюдают за каждым его движением, ищут его устранения, немощи или смерти. И потому он вынужден жить в крайне стеснительной несвободе, в центре концентрических кругов многоуровневой охраны – в роскошной, но тюрьме… Такого не было даже в то далекое время, когда работорговец Ханай вез их – рабов – на продажу.

И только тогда по-настоящему начинаешь понимать, какое это ни с чем не сравнимое счастье – быть независимым ни от кого, жить без оглядки, как тебе хочется. Но земная жизнь полна неисповедимой грусти… Всё зависит от всего, сковано единой цепью взаимозависимости, и ты зависишь от этого народа, ставшего тебе близким, и сам не сможешь предать его доверия. А вдобавок, всё продается и покупается, оценивается еще и золотом, имуществом, положением в сословной иерархии. Начиная с отдельных людей- рабов, на торги выставляются даже целые страны, народы вместе с их землями; и отталкивает уверенность торгашей в том, что им точно известно, что дороже, а что дешевле, что и сколько стоит, – и тошно видеть это, хочется сбежать куда-то от всего такого… Но ты не захочешь даже и свободу, независимость свою купить ценою предательства.