Читать «Письма из Москвы в Нижний Новгород» онлайн - страница 39

Признаться надобно, мой друг, что на этот счет мы весьма несамолюбивы. — Изо ста человек у нас (и это самая умеренная пропорция) один говорит изрядно по-французски, а девяносто девять по-гасконски; не менее того все лепечут каким-то варварским диалектом, который они почитают французским потому только, что у нас это называется говорить по-французски. — Спроси же их: зачем это? скажут они, — что так ввелось. — Боже дется ?

От того, — мой! Да когда ж это выве

Посреди сих размышлений я приметил в толпе Археонова и обрадовался, что нашел, кому сообщить мою мысль. — «Пойдем, — сказал он, — отыщем два порожние стула; отдохнем и поговорим». — По счастию нашему, начался польской; все поднялось, и мы нашли, где присесть.

«Ты прав, — сказал мне Археонов, — утверждая, что мы на счет языка очень не самолюбивы. Если бы девяносто девять человек изо ста захотели только понять, что всякой благоразумный француз не может слышать их без сожаления, без презрения или, по крайней мере, без смеха, — то этого одного, я думаю, было бы довольно, чтобы вылечить их навсегда от несчастного упрямства целой век говорить и не договаривать. — Тогда бы ввелось в обществах наших употребление собственного своего языка, а от сего произошли бы две весьма важные выгоды: 1) собственные свои мысли, а не занятые; 2) составился бы язык размышления и умствования, или, просто сказать, язык книжный, которого до сих пор у нас еще нет, да и быть не может, потому что, сколько бы Академии ни потели над словарями и грамматиками, проза чистая, логическая не

составится, доколе она сперва не обделается в обществах, образованных вежливостию и просвещением. — Язык разговорный к языку книжному

точно то, что рисованье к живописи.

Не будет первого, не будет ни

когда и последнего: ибо вес и значение словам дает употребление, а не определение академиков. — Оттого-то все эти толстые словари кажутся мне похожими на арсеналы, в которых тьма древних и новых

развешанных по стенам в систематическом порядке.

Войди в

оружий, них, и с

первого взгляда покажется тебе сокровище необъятное: но как дело дои дет до вооружения, так и не знаешь, за что и как приняться, потому что оружие знакомо тебе только по одной надписи, которая висит над ним, а не по ручному употреблению».

«Как же у нас составиться разговорному языку?» — «Так невозможно, как нельзя было достроиться башне Вавилонской. — Войди в любое общество: презабавное смешение языков!³ Тут слышишь нормандское, гасконское, русильонское, прованское, женевское наречия; иногда и русское пополам с вышесказанными. — Уши вянут! — Я тогда невольно вспоминаю третью Ювеналову сатиру⁴ и нахожу, что мы с этой стороны удивительно как похожи на римлян, у которых под конец греки были

точно то, что у нас французы. — К ним корабли с востока, вместе с черносливом и смоквою,* привозили греков всякого разбора — танцмейстеров, актеров и проч, и проч, и — учителей. — К нам, на Любских судах,5 вместе с устерсами и Лимбургским сыром, приплывали целые
лей. — Ювенал жалуется, что эти подлые Гречонки (Graeculi), вкрав